18 / 126
тестюшке.,, Не знаю, как по-вашему лапти, обува такая деревен
ская...
— 0-бу-»а, — повторил медленно и важно немец. И, удовлет
воренный, потушил фонарь.
Я поплевывал на лыко, совал куда-то носком кочедыка, что-
то резал ножом.
Немцам, их было трое, не понравилась тесная, неуютная изба,
и они ушли. Тогда хозяйка завесила окна и зажгла коптюшку, а
хозяин сполз с полатей.
Я сидел попрежнему в углу на чурбане и с опаской глядел на
хозяина, а тот — на меня. Молчание длилось напряженное, как
перед приговором суда. Каждый понимал, что один из нас* в избе
лишний: двое мужчин в семье — подозрительно. А так как я был
старше, оброс бородой и походил на старика, то хозяин подвер
гался во много раз большему риску сойти за партизана.
Судя по всему он должен был прогнать меня, может быть,
пустить в дело обещанный батог. Но он вдруг добродушно рас
смеялся.
— Вот ведь олухи! И каких же олухов мы, прости господи, себе
нажили! Что ж, баба! Кормить надо прыткого тестя, — продол
жал он со смехом. — Ишь, сколько лыка он мне перепортил?
Но — хитер, по-нашему хитер, люблю...
Между нами установился полный мир. Хозяин оказался фрон
товиком. Он был ранен в голову, в деревне на отдыхе его застиг- •
ли немцы, и он зол на них самой черной злобой и презирал их,
как только может умный презирать случайно поднявшегося над
ним глупца. Мы сразу сошлись с ним на том, что с такими олухами
нам не жить и что казнь их постигнет большая.
— Большая казнь! — повторял хозяин понравившиеся сло
ва, — $ на что теперь немощный, — говорил он, угрюмо блестя
глазами, особо яркими на худом, небритом лице, — но и то хрип
им буду рвать — пусть только возвернутся наши... Пусть только
они знак нам дадут!
Вперегонку с хозяйкой, они перечисляли обиды на немцев, и
перечень обид быстро возрастал. Особенно памятлива была хозяй
ка: она пересчитала каждую курочку, взятую немцем, каждое*
яичко, съеденное им»; припомнила и свою шубу — новую дубле-*-,
ную шубу из лучшей овчины, порезанную немцами на рукавицы.
Себе они полы отрезали, а ей — рукава и спинку. Так у ней даже
дух в груди застрял от жалости и обиды, а слезы из глаз текут,
текут...
— Нет, не житье нам с ними. Пусть и не мечтают. И вы, мужики*
знайте: мы, бабы, с этим не согласные. Так там и передайте', ког
да дойдете, так им и скажите — не хочет немца народ!..
...Из этой деревни я уходил с новым «вооружением» — я йёЯ