

Когда приходили врач, фельдшер и сестры, поднимался шум.
— Доктор! Товарищ врач! Меня перевяжите! Меня!
Но что могли сделать врачи, такие же пленные, если у них бы-
ло всего несколько бинтов на сотни людей. Каждый бинт раз
резали на четыре части, но этого, ясно, нехватало. Раны гноились,
оставались неперевязаниыми, у некоторых завелись черви.
Бывало так: пригонят несколько человек раненых, люди ле
жат по -несколько суток без помощи, в грязи, пыли и... умира
ют. Особенно тяжело приходилось тем, у кого были переломы.
Раненые помогали друг другу, накладывая на переломы палки
вместо шин.
Смертность все увеличивалась. Каждое утро находили по 6—8
трупов. Их раздевали и выносили. Одежду, снятую с мертвых,
брали себе живые, чтобы как-нибудь согреться.
6
3 декабря загорелась крыша собора. Началась паника. Люди
выбегали, пюл-зли на улицу, босиком, с голыми руками... Из тех,
кто не мог ходить, некоторых вынесли на улицу, а остальных за
были на месте. Целую ночь пролежали раненые на морозе, лишь
некоторым удалось добраться до другого здания. Многие отмо
розили себе носы, руки, ноги, уши...
Утром пришел немец и сказал, что «русские свиньи сами устро
или пожар». Но как можно было поджечь высокую крышу со
бора, если труба от единственной печки выходила на улицу че
рез окно?..
Через два дня свод собора обвалился. Сначала упал один
кирпич, потом на пол полетели громадные глыбы... Мне' и на этот
раз «повезло». Я лежал, в углу, и товарищи успели вынести ме
ня, прежде чем рухнул весь потолок...
Сколько десятков беспомощных людей погибло тогда под
развалинами.— никто не знает.
Рассказывали, что из-под груды камней долго слышались
крики о помощи. Раненые пробовали раскапывать, но разве могли
сделать что-либо голодные, обессилевшие люди.
После того, как собор обвалился, мы лежали в полуразрушен
ных складах на базарной площади. Здесь было светлее, чем в со
боре, но невыносимо холодно. Окна были разбиты к заколочены
фанерой, в щели потолка было видно небо.