110 / 126
— Как так? — не понял Алексашка.
— Есть старая сербская сказка, юнак, о том, как родился
эрел у серого волка, — ответил Дундич. — Говорят, что любил
старый волк своего сына и, когда окрепли орлиные крылья, волк
позвал орла на охоту. Далеко в степи ходило овечье стадо, и они
увидели его оба. — Ползи, — говорит волк сыну, — подползешь,
выбери овцу послабее, выклюй ей глаза, а я подоспею, задушу
овцу, вопьюсь ей в горло. — Но орел умел летать, а не ползать.
Никогда не выклевывал он глаза беззащитным и не по сердцу
яришлись ему отцовские речи. Он ударил крыльями над стадом,
сбились в кучу перепуганные овцы и не удалось старому волку
.поймать даже самого маленького ягненка. Рассердился волк и
говорит сыну: — Сразу видно, что родился ты в семье уродом. —
Ничего ему орел не ответил.
Той же степью пошли они дальше. В синем небе огромный
коршун нападает вдруг на бедную пичужку. — Вот, отец, — гово
рит орел волку, — будет и у нас с тобой, добыча. — Взвился он в
высокое небо и ударил на коршуна грудью. — Сын, — кричит ему
волк вдогонку, — ты не трогай коршуна, ради бога, с давних пор
по старинному договору волк и коршун родные братья. — Не по
слушался орел отца-волка и ударами крыльев и клюва сбил се
дого коршуна на землю.
— Будь ты проклят, — говорит волк сыну. — Ты нарушил давний
обычай, заступился за слабую птицу, погубил Moerij родного брата.
— Будь ты трижды проклят, волчище, — ответил тогда орел
волку. — Я в твоей семье родился по ошибке, не умею я душить
з а горло слабых, не умею я питаться мертвечиной, в синем чистом
и просторном небе волку с коршуном и орлу не ужиться... — Волк
оскалил желтые зубы на сына, зарычал, но высоко в небе стал
орел едва заметной точкой. Словно черная звезда зажглась на
•небе. Долго он летал по поднебесью, подружился с другими ор
лами и поклялся великой клятвой: волчью стаю ненавидеть вечно.
Дундич замолчал. Алексашка молчал тоже. По сосредоточен
ному его лицу было видно, что он понял смысл незатейливой
сказки.
— Вот какие дела, юнак, бывают на свете, — сказал Дундич
т
тронул коня.
— Ох и гад был наверно твой папаша, Антоныч, — ответил
Алексашка.
— Не хуже и не лучше других волков, Саня, — сказал Дундич.
Лицо его опять стало суровым и настороженным. Ехали они
медленно. Дундич то и дело слезал с лошади. То он взбирался
а а дерево и оглядывал с него местность, то припадал ухом к зем
ле, прислушиваясь, не слышен ли конский топот или человеческий