

Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной:
Напоминают мне оне
Иную жизнь и берег дальный.
Последние две строки он повторил два раза. Алексашка удив
ленно •посмотрел иа него.
— Что я спрошу, Антоныч! — сказал он. — А?
— Спроси.
— Ты разве грузин, Антоныч? — сказал Алексашка с сомне
нием в голосе. — Чего-то я не пойму.
— Я серб, Алексашка...
— А это что, Антоныч, за .нация — серп? — спросил Алек
сашка.— Это из французов, али из турок? Или это какая новая —
серп?
— Нет, не новая. — Дундич
засмеялся невесело. — Нация,
брат, старая, но дурная. Она почти-что русская, Алексашка.
— Русская?
*
— Русская, Алексашка.
— А почему ж она, Антоныч, дурная?
— Дурная потому, что неумная, — ответил Дундич. — Вон в
России какие дела делаются, а у нас, Алексашка, все как было,-
так и осталось.
»
— А чего ж ты Грузию вспомнил, Антоныч?
— А не все ли равно, что вспоминать, Алекоаша? Грузия,
Сербия, Россия — везде хорошо, где свободно.
На дороге послышался быстрый топот коня. Справа над тачан
кой повисла огромная храпящая голова гигантскогоТлюроного ж е
ребца. Из-за нее, наклоняясь, выглянуло усатое лищК комкора.
Дундич вскочил и вытянулся.
— Лежи, Иван Антонович, — сказал Буденный, —■рано ска
кать. Эх и угораздило тебя не во-время.
— А что? — так и рванулся вперед Дундич.
— Дело есть, да не про вашу честь, — ответил Буденный,
отъезжая. — Поправляйся, я еще заеду на обратном пути.
И, брызнув во все стороны грязью из-под копыт, вороной жере
бец командующего через мгновенье исчез за поворотом дороги.
Дундич поглядел ему вслед и виновато улыбнулся. Как бы
невзначай он поправил ремень от маузера, достал из-под ног шаш
ку и помахал в воздухе левой рукой.
— Она вроде действует, Алексаша, — сказал он совсем пот-,
ти радостно, и вдруг неожиданно сделал несколько быстрых гим
настических движений туловищем.
.— Антоныч, ты что? Родной! Нельзя тебе...
Влево от дороги послышалась песня...
,