Сибирские огни № 4, 2022

96 АЛЕКСАНДР РАДАШКЕВИЧ ВИНО ВЕСНЫ ОБЕТОВАННОЙ не унесем. Это платье она так любила… Вот тут обедал Миттеран, и Азнавур от нас не вылезал, и сколько их еще тянулись к ней годами. Фадо наше раньше распевали лишь в тавернах и темных кварталах, а она подняла на сцену и прославила навсегда. Тут дверь была, ее замуровали, за нею ванная, где мы ее нашли…» В тенистом патио ее престарелый болтливый жако на серенькой цепочке, и он картаво вспоминает что-то, дает себя погладить по хохолку, а когда мы уходим, начинает ругаться моряцкой безбрежною бранью на нас, на этот мелкий мир и на обрыдшую цепочку, она же смотрит нам вослед со стен оливковым, всегда последним взглядом, оставаясь не в саркофаге пыльном Пантеона, а лишь здесь, где сине-белое солнце фадо раскололось на млечный след. Памяти лета До свидания, лето, которого не было. Было мило в дольче вита, посадили в натюрморт. Кружит прах небывших листьев, воет ветер по хворой весне. Ты открыло милосердно, что не нужно никого и не важно ничего, что не надо никуда, навело над полым морем небывалые мосты, расплескало тени крыльев от упавшего плеча, подвело к вратам кристальным, за которыми оно, разорвало цепь желаний, разрешило плен томлений, ты поверило в меня. До свиданья, отпетое лето, на плывущих в рассвет островах. Кружит листьев небывалых золотая чешуя, и осень смотрит отрешенно в мое опавшее лицо. В саду Здесь могилы выше крыш проплывают в вешнем небе, задевая гордые кедры и помпезные кипарисы. Я спиною к стене Пер-Лашез на железной скамье воздыхаю с волнистых холмов, под ногами гудящий Париж заглушает воскресную мессу. Это школа, а это кабак, магазины, гараж и аптека, и мигает мне пегая крыса, глядя прямо в глаза и шебарша под расцветшим кустом прошлогодней забвенной листвой. Бусинка носа, бледные лапки и хвоста бикфордов шнур. Нам обоим в робком марте ясно, просто и светло.