Сибирские огни № 4, 2022

95 АЛЕКСАНДР РАДАШКЕВИЧ ВИНО ВЕСНЫ ОБЕТОВАННОЙ прозрачные крылья и вытыкают ясные очи, узревшие красу, а кто-то лыбится там, за завесой, и потирает пухлые руки, глядя, как бьемся об лед рукотворный, не жалея остатних, негаданных сил. Наша радость, к ней столько зим подступались, сажали на растяжимые цепи, лишали родной пра- отеческой речи и приучали выбалтывать себя часами ни с кем и ни о чем, пачкали, мяли, дурили, не находя тех межзвездных прогалин, где со светлячками горние росы она снимала юными губами, где верила нежно в весну. Прощай, радость, жизнь моя, или здравствуй, теперь уж навеки. Отъезд В утро отъезда не спишь: к тебе все возвращается и от тебя навек уходит, и в междувременье, как в сизом межнебесье, ты падаешь и возлетаешь, ломая обесточенные крылья о времени порушенные стены в провале опрокинутых небес, где наконец пищит будильник тоскливо-сиротливым голоском, напоминая, что мы живы, обречены глотать колбасный бутерброд с кусочком провороненного сыра и умывать опять невнятный лик святой водой вседневного исхода, а дальше все заведено, как ходики c осипшею кукушкой, как людная пустыня и поезда, плывущие к портам, откуда отбывают самолеты, на светофорах сладостно дымя, как чемоданы надувные на перечеркнутом перроне и гарь в потерянных глазах, и ты не хочешь больше никуда. В утро отъезда все ждешь: «Вставай, дружок», — пусть скажет мама, и на пороге, над бездной беззвездной пускай, как встарь, она всплакнет. Дом Амалии В блаженных днях осенних Лиссабона, где все весна, нам явлен дом Амалии Родригес на изломе взлетающих улиц, убывающих узорным тротуаром в безбурный океан, за жемчужную раму Тежу, а в доме былом на пейзанском французском пожилая служанка, исколесившая с нею полмира, воспоминает умиленно: «За тканью на портьеры и наряды мы ездили в Париж. Лионский бархат, шелк, парча — она никогда не считала. А зачем, говорит, ничего с собой