Сибирские огни № 4, 2022

177 ЯНА ГЛЕМБОЦКАЯ СВОИ никогда не говорил — возможно, из-за того, что давал подписку о неразглашении, а может, просто не считал интересной работу инженера. Он не был мобилизован во время Великой Отечественной войны, и мой отец всю жизнь этого слегка стес- нялся: у многих отцы были фронтовиками, а его родитель остался в тылу — строил важную железную дорогу в Северном Казахстане, потом обслуживал путевой уча- сток и уехал из Казахстана уже в начале 1950-х годов. При всей скрытности в делах, связанных со службой (дед был военный желез- нодорожник, офицер), о тайге, реке, рыбалке и охоте он мог говорить без умолку, и до самой его смерти в кладовке их с бабушкой квартиры стояли широкие корот- кие лыжи, подбитые оленьим мехом. В бабушкиной квартире было много белых заячьих хвостов, рога лося — и сушеная рыба в окне на лесках между рамами. Выживать в тайге деда научил его отчим, и дед пытался передать эти знания своему сыну, но мой отец не полюбил тайгу, остался речным человеком — у него был небольшой катер, и все детство я провела на Томи. Мы уезжали на неделю или две, ставили лагерь, купались, ловили пескарей, жарили их на костре в суха- рях, но потом советский уклад рухнул, бензин подорожал, лодочная станция при- шла в запустение, и Томь я видела только с берега, а не с островов, как раньше. Дед мечтал, чтобы я танцевала вальс и говорила по-французски, эти офицер- ские замашки в нем появились, конечно, в годы учения в институте. С годами он становился все проще, некоторые его словечки меня забавляли. Например, к вну- кам он обращался: «Ах ты, бродяга!» — особенно к малышам. «Бродяга» было ласковым прозвищем почему-то… Кино по телевизору дед называл уважительно: «картина» — сокращение от «кинокартина», все друзья у него были — «товарищи», и это слово потом перешло к его сыну, моему отцу. Вальс отец мой танцевал очень хорошо и меня научил, а вот беглый французский у меня до сих пор еще в планах. Дед мне казался всегда очень старым, хотя в год моего рождения ему испол- нился всего-навсего пятьдесят один год — по нынешним временам совсем мо- лодость. Выйдя на пенсию, он устроился в ВОХР (военизированную охрану) железнодорожного моста в Кировском районе. Зона вокруг моста была обнесена колючей проволокой, ее охраняли часовые и сторожевые собаки, однако нас с ба- бушкой, с тетями, дядьями и кузенами пропускали вместе с дедом, потому что под мостом стояли все три наши моторки — дедова «Казанка», наш «Прогресс» и катер моего дяди Валерия Ивановича, женатого на старшей сестре моего отца. Это было, мягко говоря, против правил, но как-то все улаживалось. В основном выезды «на острова» предполагали пикник и потешную рыбалку для забавы детей, но случались и серьезные приключения. Однажды мы попали в настоящую бурю на реке, и тогда-то я и узнала, что мелкий водоем может ока- заться страшнее моря при штормовом ветре. Шторм начался внезапно, и выбора у взрослых не было: на острове нет никакого укрытия, а они вывезли целую компа- нию маленьких детей — меня, моего двоюродного брата и еще каких-то малышей, уже не помню. Пришлось идти к берегу, преодолевая огромные волны, навстречу ветру с дождем и градом. Было очень страшно, но, когда мы пристали наконец под мостом и нас на руках перенесли с лодок на галечный пляж, это было счастье. Папа улыбался, от него пахло костром, и он в тот момент точно был лучше всех людей на земле. ...Когда мой отец женился на моей маме, дочери фронтовика-летчика, побы- вавшего в немецком плену и участвовавшего в сражении под Прохоровкой, то начались какие-то тайные разговоры о войне, которые от детей скрывали. Отец и его тесть, мой дед, сидели над картами, рисовали маршруты: я так понимаю, дед рассказывал отцу о местах дислокации части, показывал, где его сбили в первый и