Сибирские огни, 2008, № 6
Донесся тонкий голос Васьки Отласова: — Старшой! Может, остановимся? Мясо добудем... Владимир навалился на спинку нарты: — Нет. Время дорого. А сам пожирал глазами чубуков: «Вот черти! Как им удается идти по кромке скалы и не сорваться?» Казалось, чубукам неведом страх высоты, врожденный в человеке. Страх копошится и в душе Владимира, где-то на ее донышке: а пройдет ли он, пятидесятник Отласов, по узким уступам начатого им предприятия, не загремит ли с высоты?.. Ехалиднями-коротышками и лунными ночами. На сотни верст ни дымка, ни юрты, ни человеческого следа. Только ветер крутит столбом порошу, да мертвая мгла низко низко ползет над снеговой пустыней. Близ пристанищ волки мешают оленям копы- тить снег и доставать ягель, гром ружей лишь ненадолго отпугивает хищников. Приближался горбатый хребет, который предстояло перевалить, чтоб попасть в верховье реки Пенжины. Когда поднимались на крутой склон, ветер стал шкваль ным, пытался отшвырнуть путников назад. Острые снежинки безжалостно секли лицо, все смешалось: то ли это круговерть поземки, то ли снегопада. Впереди ниче го не видно. К Владимиру придвинулась фигура, покрытая снежной коркой, он с трудом узнал толмача Ому. Тот старался перекричать пургу: — Юкагиры говорят, что олешки устали... Отряд остановился в изнеможении. Отласов скомандовал: — Сделать привал под скалой. Переждем пургу. Валясь от ветра, путники поставили ограждение из нарт и шкур, сбили в кучу оленей — так животным теплее. Отласов заставлял людей двигаться, чтоб никто не замерз до смерти. Спасение одно—-в огне. Под скалой собрали сушняк, бересту, мох, пытались окоченевшими пальцами высечь из кремней огни, но не смогли. Еремка неловко берет в руки топор, подходит к запасному оленю, повертывает его голову к себе. Удар обухом пришелся по затылку, олень падает, а Еремка вспарывает ему живот носком топора, и вот замерзшие руки его в брюшной полости. Вскоре руки стали лучше слушаться, он смог высечь огонь и разжечь костер. Люди потянулись к теплу... Пурга продолжала неистовствовать. Сумасшедший ветер бил снегом, словно картечью. Лишь к утру непогода утихла. Путники освобождались от снега. Влади мир увидал странную картину: жесткий ветер срезал верх у кустов ив и березок на один уровень со снежным покровом... Перевалив хребет, отряд попал в верховье реки Пенжины, текущей в морской залив. Оленям стало легче, когда упряжки выскочили с берега на снежную гладь. Погонщик Еремка запел по-юкагирски: Замша оленя и замша лосиная, Шкура дикого оленя и домашнего, Шкура изюбра и коровья шкура, Шкура белки и соболя —- Которая же из них лучше, Которая же из них прочнее? Крикнул оленям: — Знаете, кого везете? Тойона Волотьку и Еремея Тугуланова. Путники немного задержались у Пенжинского зимовья, где когда-то служилИван Голыгин. Оно пустовало. Приваленные шапками снега ясачная изба, аманатская, анбары выглядели печально. Чувство затерянности в диком краю полоснуло Влади миру душу. Прошло уж двадцать пять дней в пути, а все ли благополучно в Анадыр- ске? Не было ли на него нападения со стороны чукчей и немирных юкагиров?.. Оставив справа корякские острожки— Акланский и Каменский — откуда доно сился лай собак, отряд проехал сразу в Усть-Пенжинский, что стоял у моря, обезоб раженного торосами. Путники увидели заснеженные возвышения— земляные юрты, из которых шел клубящийся дым. Возле некоторых юрт торчали на кольях сникшие, обледенелые собачьи головы. Ближе к морю возвышались на стойках летние шала ВАСИЛИЙ СТРАДЫМОВ КАЗАЧИИ КРЕСТ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2