Сибирские огни, 2008, № 6

тив него. И всякий человек, признавший су­ веренность добра, принужден уже делить своих ближних на хороших и дурных, т.е. на друзей и врагов своих». Эта последняя цита­ та — не из Гроссмана, но из совсем другой книги, тоже из трактата о природе «добра», но из трактата, написанного гораздо раньше и в совсем другом интеллектуальном кон­ тексте — из работы Льва Шестова «Добро в учении гр. Толстого и Ф. Нитше. (Филосо­ фия и проповедь)» (1900).6 «Добро» разоб­ лачается и отрицается здесь с не меньшей решительностью. При этом возникают парал­ лели, которые как будто с новой, неожидан­ ной стороны освещают эти два, столь несхо­ жих между собою, текста. Шестову, как известно, было свойствен­ но (или, как нынче принято выражаться, вхо­ дило в его «стратегию») разбирать занима­ ющие его проблемы не прямо, но почти вся­ кий раз на примере того или иного автора, искать решения в «дискуссии» с этим авто­ ром. Поэтому его тексты почти всегда выг­ лядят как эссе о том или ином писателе или философе, будь то Толстой, Достоевский или Ницше, или, позднее, Паскаль, Плотин, Лю­ тер или Киркегор. Так и на этот раз, причем на переднем плане стоит скорее все-таки не Ницше, а именно Толстой с его моральным учением, его «проповедью», которую Шес­ тов не склонен, как это часто делалось и де­ лается, противопоставлять его художествен­ ному творчеству, но которую он рассматри­ вает в контексте всего написанного Толстым, настаивая на общем для всех этапов его жиз­ ни и мысли стремлении к «добру»: «Все из­ менения в его философии, — пишет Шес­ тов, — никогда не выходили за пределы «жиз­ ни в добре»: перемены происходили только в представлении о том, в чем это добро и что нужно делать, чтобы иметь право считать его на своей стороне» (стр. 49). Этим, по мне­ нию Шестова, и объясняется сектантская нетерпимость Толстого в отношении тех, кто придерживается другого, чем он сам, мне­ ния— как уже говорилось, тот, кто не за «доб­ ро», тот против него. «Добро» агрессивно; оно мыслит в категориях «друг - враг»; оно утверждает себя в постоянной борьбе со «злом», которого оно, однако, как пишет те­ перь уже не Шестов, но Иконников у Грос­ смана, победить никогда не в состоянии; со­ всем напротив, там, где «добро» начинает свою борьбу со «злом», «там гибнут мла­ денцы и старцы и льется кровь» (Гроссман, стр. 330). Можно оставить в стороне вопрос, прав ли Шестов по отношению именно к Толсто­ 6 Шестов, Лев: Добро в учении гр. Толстого и Ф. Нитше. (Философия и проповедь). СПб 1900. Реп­ ринт: Париж 1971. Приведенная цитата на стр. 49. В даль­ нейшем все ссылки на это издание тоже приводятся в тексте в скобках. му (я думаю, в общем, что прав, — разуме­ ется, если отвлечься от многих других аспек­ тов толстовского творчества, прежде всего «художественных», которые в таком случае придется все-таки отделить от «проповеди»; Толстой как художник не исчерпывается, ко­ нечно, этим стремлением «привлечь добро на свою сторону», что наверняка понимал и Шестов). В конце концов, Толстой и его воз­ зрения являются для Шестова лишь предло­ гом — или примером, на котором он демон­ стрирует свои собственные мысли о «доб­ ре». То есть дело не в Толстом самом по себе, но именно в этом сектантски-агрессивном «добре», которое вовсе не обязательно дол­ жно выступать в одеянии толстовства, но может принимать и совсем другие формы. Хотя и нельзя отрицать, что именно в тол­ стовстве оно нашло одно из наиболее чис­ тых своих воплощений. Что, кстати, придает как бы некое добавочное значение тому об­ стоятельству, что Иконников в романе Грос­ смана некоторое время был толстовцем, а затем от толстовского учения отошел. Что же такое это «добро», именем кото­ рого его адепты осуждают, подчиняют себе — и уничтожают своих врагов (без которых, как уже говорилось, «добро» не обходится), во имя которого льются потоки крови и при­ носятся миллионные жертвы? Иконников начинает свой трактат с этого вопроса и за­ дает его снова и снова, не отвечая на него. Зато у Льва Шестова мы находим ответ. Прав­ да, ответ этот не лежит на поверхности и не высказывается с такой определенностью, с какой я хотел бы его здесь высказать. Это связано не в последнюю очередь со своеоб­ разной шестовской манерой письма, как бы не допускающей прямых ответов на прямые вопросы. Мысль его, можно сказать, движет­ ся по некоей касательной к линии, на кото­ рой лежат ответы — линии, которую чита­ тель все время старается нащупать, но кото­ рую авторская мысль лишь задевает, то при­ ближаясь к ней, то снова от нее отдаляясь. Эта манера письма и мысли делает чтение его книг столь увлекательным и в то же вре­ мя производит впечатление своеобразной расплывчатости и незавершенности. Лишь в середине книги Шестов высказывает реша­ ющую, как мне кажется, мысль. Цитируя слова Толстого о том, что «жизнь наша есть не что иное, как стремление к добру, т.е. к Богу», Шестов со всей определенностью от­ вергает это уравнение: добро = Бог. «Из Биб­ лии мы знаем, что Бог создал человека по своему образу и подобию, в Евангелии Бог называется нашим Небесным отцом. Но ниг­ де в этих книгах не сказано, что добро— есть Бог» (стр. 96). Если так, то «добро»— это лож­ ный бог, псевдобог (Шестов этого так отчет­ ливо не говорит, но мы скажем) — точно так же, как «религия добра» есть эрзац религии и 165