Сибирские огни, 2008, № 6

во имя добра повесят Гитлера и Гиммлера. «Спросите Гитлера», — возражает на это Иконников, «и он вам объяснит, что и этот лагерь ради добра». На это Мостовской ниче­ го не отвечает, и причем с таким чувством, что «работа его логики становится похожа на бессмысленные усилия ножа, борющегося с медузой». Рассуждения Иконникова движут­ ся, можно сказать, совсем в другой плоско­ сти, чем та, где «работает» логика его оппо­ нента. Подобно тому, как и он сам, Иконни­ ков, является человеком из другого мира, к которому советские военнопленные в лагере относятся поэтому с непониманием и недо­ верием. В одной из более поздних глав рома­ на мы присутствуем при разговоре заключен­ ных, из которого становится ясно, что их зас­ тавляют работать на строительстве газовой камеры, «газовни», как пишет Гроссман; Икон­ ников, и только он один, объявляет о своем намерении от этой работы отказаться, что, как прекрасно понимают все участники разгово­ ра, означает его неминуемую смерть. Даже итальянский священник Гарди, принуждае­ мый к той же работе, утверждает, что его именно принуждают к ней и что поэтому Бог ему простит. Иконников возражает на это: «Не говорите — виноваты те, кто заставляет тебя, ты раб, ты не виновен, ибо ты не свободен. Я свободен! Я строю фернихтунгслагерь, я отвечаю перед людьми, которых будут душить газом. Я могу сказать «нет»!» (стр. 246). В от­ вет на это Гарди, к изумлению присутствую­ щих марксистов, целует его «грязную руку». Почти между делом, не заостряя на этом чита­ тельское внимание, Гроссман сообщает по­ зднее, что Иконников действительно выпол­ нил свое намерение, отказался строить «га- зовню» и был за это расстрелян (стр. 436). Таков этот персонаж и его судьба; по- настоящему зримым он, как и большинство персонажей у Гроссмана, по-моему, не ста­ новится; «эффекта присутствия» не возни­ кает. Остаются его мысли, для романа в це­ лом очень важные, значительные, как мне кажется, и сами по себе, мысли, которые он высказывает в разговоре с Мостовским — и развивает затем в небольшом сочинении, ка­ ковое он передает Мостовскому непосред­ ственно перед отправкой последнего в изо­ лятор. Мостовской же читает эти «листки» сразу после разговора с комендантом лагеря Лиссом — одна из ключевых сцен всего ро­ мана. Того разговора, в котором Лисс настаи­ вает на сходстве и соприродности двух, вою­ ющих друг с другом, тоталитарных систем. Сочинение Иконникова, которое он тоже ус­ пел прочесть (он знает русский язык), вызы­ вает у Лисса лишь презрение, причем он со­ вершенно ясно осознает принципиальную враждебность обеих тоталитарных идеологий высказанным в этом сочинении мыслям («У вас и у нас одна гадливость к тому, что здесь написано. Вы и мы стоим вместе, а по дру­ гую сторону вот эта дрянь!», — говорит он, указывая на бумаги Иконникова — стр. 324). С тезисом о соприродности коммунизма и на­ ционал-социализма Мостовской, конечно, не соглашается (подавляя при этом свои соб­ ственные сомнения); однако бумаги Иконни­ кова вызывают у него практически такую же реакцию, что и у оберштурмбанфюрера СС Лисса (что, разумеется, лишний раз подкреп­ ляет вышеуказанный тезис). Интересно, что только эти комментарии тоталитарных идео­ логов сочинение Иконникова в самом рома­ не и получает; от собственного комментария Гроссман воздерживается — позиция, оче­ видным образом противопоставляемая им тоталитарному идеологическому безумию, говорит сама за себя и держится сама собой, ни на что больше не опираясь. В «трактате» ставится все тот же вопрос о природе «добра», вопрос, утверждает Иконников, о котором задумываются все люди, не только философы и проповедники, потому что «приходит пора страшного суда» (стр. 328). Первое, что отмечает Иконников, это сужение понятия добра в ходе челове­ ческой истории. Если, скажем, буддизм рас­ пространял понятие добра на все живое, то уже христианство ограничивает его только человеком; добро первых христиан, «добро всех людей» сменяется добром «для одних лишь христиан», существующим, «живу­ щим» рядом с добром для мусульман и доб­ ром иудеев; добро христиан распадается, в свою очередь, на добро католиков, протес­ тантов, добро православия и т.д. «И рядом шло добро богатых и добро бед­ ных, рядом рождалось добро желтых, черных, белых. И, все дробясь и дробясь, уже рождалось добро в круге секты, расы, класса, все, кто был за замкнутой кривой, уже не входили в круг добра. И люди увидели, что много крови проли­ то из-за этого малого, недоброго добра во имя борьбы этого добра со всем тем, что считало оно, малое добро, злом. И иногда само понятие такого добра ста­ новилось бичом жизни, большим злом, чем зло. Такое добро пустая шелуха, из которой выпало, утерялось святое зернышко. Кто вер­ нет людям утерянное зерно?» (стр. 329). Это малое «частное» добро должно, однако, придать себе видимость всеобщно­ сти; потеряв действительную всеобщность, оно «стремится придать себе ложную все­ общность, чтобы оправдать свою борьбу со всем тем, что является для него злом». «Доб­ ро» прямо-таки нуждается во зле, без которо­ го оно и не могло бы быть «добром». «Таково уже свойство добра. Кто не за него, тот про­ 164