Сибирские огни, 2008, № 6

тальность, и твою самоуверенную барственность, и твоё актёрское лицо. (...) Твоя душа не только не храм, но даже и не квартира, а гнусная экспериментальная лаборатория. (...) Твоя объективная истина, взаимное понимание, дутый пафос, всё это одна бес­ кровная риторика бескровного сердца...». Сам главный герой, потерпев жизненный, интеллектуальный и душевный крах, приходит к осознанию порочности своей теории, что вплотную приближает его к религиозному, христианскому покаянию. В своём последнем письме — исповеди к Наташе — Николай Переслегин пишет: «Сейчас так ясно, что вся ложь таилась в моей «правде» и весь мой грех в той верности, с которой я ей служил. (...) С чувством горячего стыда вспоминаю я все свои утончённые сложности. (...) Какой безбож­ ный бред, Наташа, и какая лукавая мечтательность! (...) У истины много врагов. Быть может, мечтательность один из самых злых и страшных. (...) Моя умная, трусливая, мистическою мечтательностью прикидывавшаяся жадность разрушила твою жизнь, убила Марину и если не убила меня, то, вероятно, только потому, что не смогла убить себя во мне». Раскаяние приближает к вере. С героем читатель расстаётся в момент начала его нового жизненного этапа — ещё не всецелое обретение Христа и принятие Креста, но уже первый шаг в этом направлении. В своих мемуарах «Бывшее и несбывшееся» Ф. Степун вспоминает о процессе написания романа «Николай Переслегин»: «Проблематика и колорит романа (...) вырастали как из материала собственной жизни, так и из наблюдений над (...) литера­ турно-философской средой... Накануне Великой войны все мы жили кризисами — кризисом религиозного, политического и эстетически-эротического сознания. В эпо­ хе было много беспредметной проповеди, артистической позы и эротического сно­ бизма. Писал я «Переслегина» с раздвоенным сердцем, то благодарно радуясь рас­ тущему во мне новому человеку, то впадая в лирический соблазн и интеллектуаль­ ные грехи моей романтической юности». Сам философ Ф. Степун в своей жизни и философии вполне преодолел «пере- слегиновщину», что, очевидно, было ознаменовано переходом из лютеранства (именно в протестантизме корни романтизма и нездорового мистицизма, равно как кантианства и неокантианства, глубинная суть которых — иллюзионизм) в право­ славие.