Сибирские огни, 2008, № 6

поймут-с. Вот мы и придумали: у металлического шкафа верхнюю дверку остав­ лять приоткрытой. Земля только еще начнет просыпаться, зашевелится — дверка просигналит. Сейчас она по-праздничному нетерпеливо дринькала. Мы сами больше не могли терпеть. Еще Чехов прозорливо писал: «Нет ожида­ ния томительнее, чем ожидание выпивки». Сели за богатый стол: снедь от края до края. Маринка вплотную ко мне... Налили по первой: за победу! Закинули в рот зелень, тут же по второй. Третью, не чокаясь, за погибших. Маринкина коленка, словно случайным касанием, обожгла мою ногу, и от того места горячие волны хлынули по всему телу. Как теперь слушать застольные речи, делать умное лицо, к месту поддакивать? У нее надето такое платье с блестками. Не так чтобы совсем короткое, но и не длинное. Когда за столом сидит, коленки не прикрыты. Моя очередь тостовать, а у самого голова — точно ракета с самона- водящейся тепловой боеголовкой — цель себе уже выбрала: знойные Маринкины коленки. Старлей Федька, слева от нее, просит: — Марин, огурчик-чик подай, пожалуйста. Она повернулась к Федьке, и нежные ее ... светло-русые локоны щекотнули мне лицо. Бросило в жар. Еще немного, я сам забуду явки и пароли. Вместе со всеми вышли покурить на улицу и больше за стол не вернулись... Ночью в порыве страсти меня пробивает мысль: «Почему дверка металличес­ кого шкафа стучит громко и редко? Неужели я так кроватью раскачал?». Е-оо! Кровать-то не касается его. В душе испытал невольную гордость за уровень своей офицерской подготовки. В такую минуту контролировать ситуацию... Вот что значит школа! Дверь сейфа гремит настойчивее, громче. Переглядываемся с Маринкой, слы­ шим угрожающий гул. Откуда-то из-под земли... Начинает лопаться штукатурка, в образовавшиеся щели будто кто-то курит пылью. Дом ходуном ходит, уже не надо головой замерять. Треск дверных коробок и оконных рам заглушает резкие крики. До первого этажа не добежать. Едва успеваем накинуть одежду, хватаю автомат, с Маринкой к окну. Битое оконное стекло хрустит под ногами. Первой, не робея, прыгает она, следом я. На дворике офицеры и солдаты кто в чем. Вроде все тут. Напряжение в чреве планеты долго накапливалось, сдерживалось, и вот земля пробудилась. Пробудилась в гневе. Терпение ее кончилось. Густая непроглядная ночь. Черное восточное небо рвут бордовые сполохи зар­ ниц. Раскачивается почва, дом. Алимкин фургон пошел вприсядку. Фруктовые дере­ вья яростно хлещут ветвями. Невозможно стоять. Сбивает с ног. Хватаемся друг за друга. Рев давит. Девчонки в ужасе воют. Да и у меня сердце беспокойно колотится. Конец света?.. Какой-то сердитый разбуженный великан трясет землю «за грудки» так, что она вот-вот разверзнется... Думал, не бывает ничего разрушительнее ракетных залпов, грозной силы человеческого разума. Нет, отдача страшнее. Пик прошел. Стихает. Стихает. Стихло. Наш глиняный дувал— стена вокруг виллы— толщиной метра в два у основа­ ния, лежал истолченный в пыль. Здание выдержало. Маринка, измотанная до крайности, пошла спать; я ее проводил, сам накинул мундир и вышел во дворик. Над головой чужое небо в редких крупных звездах. Я глубоко затянулся табачным дымом... Утихала тряска земли, но внутренняя дрожь не отпускала. Глаза мои словно повернулись внутрь. И увидел я пустоту. Пустота оглушала. В полной растерянности понимал, что сделался другим. Будто этот дувал: если лопатами в кучу собрать, объем глины тот же, а форма, прежняя конструкция, нару­ шена. АЛЕКСАНДР КОСТЮНИН ДОШ АФГАНСКАЯ ЕЛКА