Сибирские огни, 2008, № 6

сколько скомканных бумажек, — деньги вот, двенадцать, пятнадцать, семнадцать рублей. Остальные тринадцать потом отдам, завтра, нет, послезавтра, мне тут долж­ ны. Ну что, договорились? А, Сань? Шустик ответил не сразу. Снова поковырялся в костре палкой, потом тихо, но, стараясь по возможности быть убедительнее, сказал: — Нет, Коль, извини, не могу. Меня ж Усач с Москалем убьют. Они ж были сегодня здесь, приезжали на «Магаре», спрашивали... — Так это ты на меня стуканул? — злобно процедил Поршень. — Да ничё я не стучал, — поспешно начал оправдываться Шустик. — Они приехали, начали спрашивать, кто был в карьере, что делал. Я им рассказал. Тогда Москаль заорал, что это ты спирт спер, и они уехали. — Ну и что? — после долгой паузы сказал Поршень. — Ты скажи, что нашел рюкзак уже после того, как они уехали. Вечером. Или еще чё придумай, ты ж у нас на выдумки мастер. — Ну, ты чё, Коль, не понимаешь, что ли, они ж меня убьют, зачморят по полной программе, — возразил Шустик, чувствуя, как дрожат у него руки. — Да никто тебя не зачморит, — убежденно заявил Поршень. — Я, знаешь, где роту держу? — он поднял грязный кулак, с силой сжал его.— Вот где держу!.. А когда майские уедут, то вообще... — он не объяснил, что имелось ввиду под «вообще», и добавил: — Ну, попинают тебя Москаль с Усачем малеха, чтобы зло сорвать, так тебе что, привыкать, что ли, к пиндюлям? Да, в этом Поршень был прав. К чему-чему, а к пиндюлям за полгода бамовской жизни Шустик привык в полной мере. Но вот крысой быть не собирался. Шустик явно представил, как стоит он перед Усачем, опустив голову, и признается, что это он, Шустик, украл у него спирт, чтобы продать Поршню. А Поршень продолжал уговаривать: — Да про это, бля, скоро все забудут. Ну, мало ли у нас пьянок бывает. Ну, отдашь бабки Усачу, и все дела. Зато, как они на дембель свалят, я тебе такую поддержку обещаю, такуюжитуху «фазанью»! По правде сказать, решили мы тут со «стариками» прижать вас малеха, пока сами «гусей» гонять не научитесь. Но я те сделаю поддержку по полной программе, «стариков» будешь на хер посылать, водяру со мной жрать. Во, — Поршень опять хлопнул себя по макушке, — выпить хочешь? Давай бухнем! Шустик почти не услышал предложения Поршня. Снова и снова перед его глаза­ ми повторялась картина, как привстает с кровати Усач, как искажается в гримасе злобы его лицо, как краснеет здоровенная морда Москаля. И еще представлялось Шустику, как огромный кулак врезается в его лицо и сминает, размазывает по стенке палатки, как топчут его подкованные сапоги. Да и не это самое страшное, а вот вечно младший сержант Шустьев, драющий полы до дембеля, вот это действительно страш­ но. Шустьев, которого называют чмом и гоняют даже «гуси» — вот что ужасно. Только не будет этого. Не возьмет на себя Шустик крысятничество авторитетного «старика» Поршня, ни за какие коврижки не возьмет. Ни за какие посулы. Пускай уж Поршень как-нибудь сам выкручивается, а у Шустика и так жизнь не сахар, и про­ блем лишних не нужно. Нет, совсем не нужно. — Нет! — Шустик даже не сразу понял, что сказал это вслух. И сразу же, чтобы не передумать, не смалодушничать, не поддаться на уговоры, решительно добавил: — Нет! — Нет? — Поршень прищурился, придвинулся еще ближе к Шустику и, дыша ему прямо в лицо перегаром, прохрипел: — Ты чё, «гусина», афуэл совсем? Тебе «старик» Советской армии говорит. — Нет! — снова повторил Шустик. Страшный удар в ухо опрокинул Шустика на землю. Чего-чего, а бить Пор­ шень умел. — Сука! — навис над Шустиком Поршень. — Я тебя в последний раз спраши­ ваю: скажешь, как я велел?.. Ах, нет?.. — Нет, нет, нет! — извивался под ударами сапог Шустик. Правда, особой боли он не чувствовал — спасал толстый ватный бушлат. Вид­ но, и Поршень это понял. — Встать, сука! Смирна! Ты у меня чморем до дембеля будешь! — заорал он, тяжело дыша. — Отвечай: скажешь, что я велел?.. Ах, нет?.. Ну, тоща держись.