Сибирские огни, 2007, № 4

АЛЕКСАНДР АФАНАСЬЕВ № МУРАШ ВЕЛИКИЙ Четверг. 20.15. Великий Один из клана черных: Верховный жрец, то бишь я, отвлекся от дум. Опять эти идиоты волокут в ворота большущую дохлую муху. Пыжатся, упираются лапками, но пока не сломают креп­ кие ворота — нипочем не затащат. Надо им сказать что-нибудь, вразумить, пока не поздно. Но они не услышат, потому что родились глухими к голосу разума. — Эй, вы там, чучела гороховые, бросьте это занятие, лучше разберите притолоку! Бесполезно, продолжают пыхтеть и катить ее в гору. Да и черт с ними. Надо проверить посты, поскольку рыжих опять с утра видели на Большой поляне. Трекля­ тая Мать-прародительница создала их на нашу голову, теперь вот мучайся ежечасно. И кто придумал совмещать воинские и жреческие обязанности в одном сословии? Как жрец, я должен оправдывать существование врага, а как верховный главноко­ мандующий — изобретать всё новые способы защиты от него. Да что там— Мать и придумала, опять же страдай от ее огромной мудрости. Страдай и благоговей. Свет клонится к закату, конус опять накренился так, что Мать уже не летит, а карабкается по склону мира, чтобы заткнуть своей задницей световую дырку. Спра­ шивается, на кой ляд она ее прогрызла, если вынуждена каждый раз закрывать со­ бой? На ночь издавна положено запираться, как запирается день от ужасов ночи. Законы, придуманные однажды, приходится соблюдать непременно. За первым же поворотом боевой жрец, стоящий наизготовку, в знак привет­ ствия потер передними лапками и снова застыл. Это Дурашка, клоун от рождения, перенял от мух дурацкое потирание лапками и в ус не дует, а меня аж тошнит от его номера. Даже попахивать начинает навозом, когда он пародирует этих ангельских созданий. Когда-нибудь разжалую в простые солдаты, пусть только попробует еще раз изобразить полет шмеля в камышах или что-то в этом роде. Не посмотрю на былые заслуги. — Все в порядке, Великий Один, ни одного рыжего поблизости нет. Пост прика­ зано перенести на сосновую шишку и рассредоточиться. Мой напарник уже там, организует скрытность. — Хорошо, Степенный Тридцать Два, будь начеку и не спускай глаз с тропы и травы вокруг. Я пройду дальше и вернусь только с арьергардом на закрытие Дома. — Аминь. Степенный Тридцать Два перебежал на другую позицию, грузно, но все еще очень быстро. Стареет вояка. Хоть и Дурашка, но молодец, ему осталось два броска до намеченной цели. Аминь, аминь. За холмом снова передвижной пост, здесь только-только остановились Гай с Луцием, запыхались от быстрого бега. Луций еще молодой, более выносливый, вон не удержался, заматерился на «рабочего», недостаточно упирающегося, чтобы не­ сти в Дом умерщвленную козявку. Видно, что он хочет наподдать ему сильного пенделя, но досадливо сдерживается. А Гай стоит, набычившись, ему и дела нет до окружающих, весь внимание на опасность. Пора, пора его переводить в «степен­ ные», а то прокиснет в «бегунках». Ведь Гаю еще и в «достойных» найдется место. Кто знает, может быть, через сто-двести лет, когда посох начнет вываливаться из моей руки, дослужится еще до «великих». Пора начинать растить себе смену. — Бегунок Пять и Усатый СтоВосемь приветствуют тебя, Великий Один. Смерть коровам и всем остальным врагам нашего Дома! Воинственный клич заставил всколыхнуться тенета ближайших лишайников, какие-то мошки даже брызнули со страху чересчур вонючими жидкостями. Эти вечно сырость разводят своими промежностями, никакого удержу на них нет. — Что слышно? — Все спокойно, Великий Один. Хочу сменить позицию на более выгодную, хотя бы вон на ту травинку, что под чертополохом. Оттуда должно быть больше видно. Надо только здесь все основательно обнюхать, вдруг запахнет рыжими. Боль­ но уж место какое-то подозрительное, болото, опять же, близко. — Молодец, одобряю, Пятый. И выношу особую благодарность за утро, ты был великолепен сегодня. — Служу с честью, Великий. — И еще — утром следующего года заступишь на пост возле двенадцатых во­ рот. Готовься к «степенности», храбрец.