Сибирские огни, 2007, № 4

* * * Времена тяжелых перемен и пустых и пагубных речей. Жизнь прожить— как складывать камин из разновеликих кирпичей. Написать бы это все на лбу, указать на это молодым... Словно бы в каминную трубу вытянуло жизнь мою, как дым. БЕЗЧИТАТЕЛЯ Алексею Бердникову Снова тесто ты вымесил— на потребу кому? Что тут, правда, что вымысел я никак не пойму. Эти люди и нелюди— все они тебе — who? Из обиды иль стерляди варит лихо уху? Правда ль зубы оскалила в русских дебрях словес?... Тиснешь книжку для сканера беспощадных небес. Никого не разжалобить. И у райских ворот бес читателя, стало быть, круто взял в оборот. * * * Опять, перешагнув беду, под прессингом и под наркозом, развешивать белье в саду под персиком и абрикосом. Порхающий цветущий сад— противовес беде и страху: навек впитался аромат целительный в твою рубаху! Непроходимое житьё сгустилось облаком гнетущим. Но сохнет чистое бельё под звездами, в саду цветущем. КАМЕЛИЯИЖОЗЕФИНА Не влюблена и небезвинна, в алмазах чуткие персты: камелия и Жозефина— горячий глянец красоты. Заметит даже иностранец: тут выставляют напоказ камелии и лоск, и глянец, креольский блеск лукавых глаз. Касаньем губы холодили и ускользали налету... Они друг другу подходили— цветок и женщина в цвету! Несло опасностью и риском: цветок блистательный не пах ни на балу бонапартийском, ни на атласных простынях. Лишь лепестки багряно рдели. Светился кожи влажный лоск. И в императорской постели, цветы оплавились, как воск. * * * Стоит, заламывая руки, в потоках света и огня, камелия в слезах разлуки, камелия в сияньи дня. Изнеженная, как элита, она, в эпоху перемен — Корделия и Кармелита, Офелия или Кармен. Превозносили, величали, злословили во весь размах камелию— в слезах печали, в алмазах слез и в жемчугах... Но отмолилась силой крестной, и расплескала на свету ажур невинности прелестной— немеркнущую красоту.