Сибирские огни, 2007, № 4

своих воспоминаниях. Детские мечты обратились реальностью, но смертельно боль­ ного и погруженного в себя дядю Витю уже не радовала даже радость жены. А ведь и в самые тяжкие испытания, выпавшие на его долю в годы второй отсидки, он умел довольствоваться и простыми радостями, пусть иронизируя над собой и язвя между строк в адрес его заточивших, как в стихотворении 1980 года, так им и названном— «Простые радости»: Простые радости: Оправка, Прогулка, Банный день, Ларек. Весной, глядишь: сквозь камень — травка, Зимой—над двориком снежок. Как мало нужно человеку, Как узок круг его забот: Вчера была библиотека— И мне достался Вальтер Скотт! Теперь — прочтем его до корки! И вновь есть радость у меня: Сегодня с пачкою махорки Сосед пригнал к окну «коня». (Конь», замечу здесь в скобках, на тюремном жаргоне — нелегально передан­ ные записка или письмо. Как правило, они опускались из зарешеченных окон верх­ них этажей на нижние. Дядя Витя не курил, а упоминаемая им пачка махорки служи­ ла просто грузом). Так и живем— как ляжет карта, Былых проблем не вороша. Уже ни Гегеля, ни Канта Не жаждет гордая душа. Ничто не дразнит, не прельщает; Любые праздности ума Легко и быстро упрощает Ее высочество тюрьма. Простые радости: Оправка, Прогулка, Банный день, Ларек. Весной, глядишь: сквозь камень •—травка, Зимой—над двориком снежок. Пусть где-то спорят философы И верят: истину нашли! Мы ж промолчим, мудры, как совы, Превысшей мудростью земли. Имало ль что там, за порогом. И мало ль что кому не так. У нас сегодня суп с горохом И килька к ужину. Ништяк! «Нипггяк!»— молила Бога услышать вдруг во Франции от мужа это слово Нина Михайловна, но теперь его интересовали только шахматы, в которые он играл сам с собой, пристрастившись к ним в политзонах СССР. Когда-то ему угрожали, заставляя написать раскаянье, что если он и останется в живых, то превратится в растение. Казалось бы, палачи из прошлого дяди Вити исполнили свое обещание. Но, мне думается, он, окончательно осознав, что Нине Михайловне и детям больше ничто не грозит, что он исполнил и выдержал предназначенное ему свыше испытание— спас Любовь, сознательно отстранился от жизни на чужбине. И это его «отстранение» началось в ссылке, когда, приехав к мужу в Абан, Нина Михайловна решила, что у него, якобы забывшего все, что не связано с правозащитной деятельностью и тюрь­ мами, « перегрузка памяти». Как бы не так! Все было гораздо проще и одновременно сложнее. Уж если Нина Михайловна поразилась, увидев мужа после семилетней разлуки:« бледный, худой, в какой-то серой одежде, давно не видавшей мыла» — то, думается, нетрудно НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ БЕЗУМЕЦ С ТУСКЛОЮ СВЕЧОЙ...