Сибирские огни, 2007, № 4

— Не помню. Да, я многое забыл. Давай в шахматы сыграем! Но как можно забыть то, что так знал и так любил! : «Перегрузка памяти», — решила я». >8 К шахматам дядя Витя пристрастился в тюрьмах и лагерях. д; Через месяц, оставив мужа на попечение сына Евгения, прилетевшего в Абан вз на студенческие каникулы, Нина Михайловна рванула в Москву к Сахарову. Андрей и Дмитриевич, вернувшись из привилегированного «заточения» в городе имени ве- ликого пролетарского писателя, был вознесен разгоравшейся перестройкой в демок- о ратическую величину мирового значения, и к нему благоволил даже Михаил Горба- 5 чев. Естественно, за помощью, поскольку и дядя Витя, и она были когда-то запросто о вхожи в его дом. Однако теперь связаться с академиком удалось лишь по телефону. ^ Но каких-либо действий, позволяющих вызволить дядю Витю из губительной для ^ него ссылки, Андрей Дмитриевич предпринять даже не пообещал, «утешив» Нину д Михайловну таким советом: м — Нина, я вас прошу, передайте Виктору, что он должен написать заявление об ^ освобождении по состоянию здоровья. Это чистая формальность. КГБ решил осво- ^ бодить всех политзаключенных, но просто освободить не может. Вы понимаете... и Честь мундира. Позиция Виктора мешает многим выйти на свободу. Передайте ему эти мои слова. От него зависит, чтобы люди жили дома, с родными... Своим отказом он мешает... На него смотрят другие... ю От этого разговора у Нины Михайловны остался, мягко говоря, неприятный осадок. Несколько раньше точно такое же предложение,- но с обязательным пись- >К менным обещанием отказа от прежней деятельности, сделал ссыльному Некипело- § ву абанский прокурор. На что дядя Витя твердо ответил: и — Я ничего писать не буду. Если хотите освободить— освобождайте. А заявле- § ний писать не буду. Никаких... 2 А теперь вот Сахаров. «Как такое передать Вите?» — маялась ошеломленная л телефонным разговором с Андреем Дмитриевичем Нина Михайловна. м Да уж, не сотвори себе кумира... >К А на дядю Витю, конечно, смотрели. В первую очередь те, кто, подобно ему, ¡3 продолжали и в новую оттепель, названную уже перестройкой, хлебать мурцовку в О тюрьмах, лагерях, психушках, ссылках. Их было не очень много, но и не мало, если д соотносить с общей численностью советских правозащитников, упивающихся пере- Ж стройкой на воле. Отбывали же наказание — лучшие, пусть среди них случались отступники и даже предатели. Вмассе своей представители интеллигенции, они были не очень приспособлены к лишениям и насилию. Работяга, к примеру, Степа, с дет­ ства познавший жестокие законы улицы, считавший селедку сладкой добавкой к кар­ тошке в мундире, вкалывающий, зарабатывая на жизнь, с утра до темна на стройке, в цеху или за баранкой грузовика, — такой среднестатистический Степа не видел великой разницы между волей и неволей. А вот для учителей, медиков, журналистов и прочих «белых воротничков», искушенных не только в музыке, литературе и ис­ кусстве, но и в своих, наконец, гражданских правах, вроде бы гарантированных Кон­ ституцией первого в мире социалистического государства, — для них, конечно, не­ свобода была бесконечной пыткой. Бог с ними— с обязательным утренним кофе и ежевечерним душем. Но ломать шапку перед каждым вертухаем, вытягивая затем руки по швам!.. Это на начальной стадии подневольности. А была еще повседневная. Нудный изнурительный труд, в каком они не видели смысла. Кормежка— лучше скот кормят. Зависимость от тех, кто сильнее и хитрее, а не умнее. Вообще ущербность почти всех, кто не их круга, от последнего «петуха» до начальника, скажем, колонии, а главное — возможность иной жизни за забором с вышками по периметру, — все это так давило на психику, что, право, грешно осуждать завязавших с инакомыслием. Но академик Сахаров говорил Нине Михайловне не о «завязавших». Он, видите ли, печаловался о тех, для кого в условиях зоны был примером дядя Витя. О тех, кто считал, что уж если поэт, едва ноги волочащий, держится, не склоняя головы, то они- то и подавно обязаны быть выше своих слабостей, поскольку, что скрывать, в житей­ ском смысле отношение к поэтам снисходительное: «А чего с него взять?— поэт...» Еще и поэтому зачитывались в местах заключения стихами дяди Вити — чтобы по­ нять, что питает силу его духа. Стойкость дяди Вити питала любовь, но вряд ли кто мог и предположить такое простое и одновременно прекрасное объяснение. На поверхности лежало более 37