Сибирские огни, 2007, № 4

НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ БЕЗУМЕЦ С ТУСКЛОЮ СВЕЧОЙ... хорошо, иработа легкая, и переписки его не лишали, и, — сам Ваня думает, что, — Витя немножко симулирует и болезнь, и отсутствие памяти, и прочее...» А у дяди Вити как раз «все» обстояло наоборот, что, конечно же, спустя какое- то время наружу и выплыло. И работу ему задавали непосильную, с какой он не мог справиться, за что следовали непременные наказания, и загибался он, в буквальном смысле, от болезней прямо на глазах соузника Ванечки, и переписки его лишили, в какой он мог передать на волю эзоповым языком о чинимых над ним глумлениях. Но Ванечке, как называет Нина Михайловна сына Ковалева, тогда она еще не может не верить, хотя у нее не укладывается в голове: «Но если все хорошо, почему почти три месяца нет писем? И потом... чтобы Витя симулировал? Мне невозможно это представить, настолько такое несовместимо с ним...» Несовместима в тоталитарных условиях и встреча ссыльного с заключенным, но если предположить, что случилась она в результате сделки тюремщиков с право­ защитной парой, то все встает на свои места: «Вы передаете на волю нужную нам информацию о Некипелове, а мы позволяем вам в нарушение всяческих инструк­ ций свидание...» Да разве впервые предан своими, казалось бы, соратниками дядя Витя? В марте 1982 года, приведу пример, А.Д. Сахаров обратился с письмом к совет­ ским ученым, призывая их к гражданской активности, и привел список тех, кто то­ мится в тюрьмах, подвергаясь издевательствам, и нуждается в немедленной помо­ щи. Но вот передали текст этого письма по забугорному радио, а поэта Виктора Некипелова в перечне мучеников не оказалось, хотя он в нем был, что Нина Михай­ ловна видела своими глазами. Вымарали дядю Витю перед отправкой письма на Запад или уже на Западе — это не имеет большого и принципиального значения. Или взять первый срок дяди Вити. Дело раскрутили вовсе не с него, он вообще шел в списке обвиняемых пятым и как бы довеском, а в итоге был отправлен за решетку в гордом одиночестве. С кого «раскрутили» — того отпустили на Запад, другого— признали невменя­ емым, оставшаяся пара— отделалась легким испугом. А ведь они «шли» по гораздо более тяжелым, чем дядя Витя, статьям. Некипелову вначале инкримировалось толь­ ко письмо Федора Раскольникова, оставленное им в служебном кабинете. Этой оп­ лошностью и воспользовался его заместитель, желающий стать заведующим апте­ кой. Подсидел, как когда-то подсидели и моего деда, о чем рассказывала дяде Вите моя бабушка Маня. Ничто, и впрямь, не ново под луной, и подлость в России, похоже, размножается клонированием. За письмо Федора Раскольникова Сталину дяде Вите по самым суровым меркам «светил» условный срок, а его приговорили к двум годам лишения свободы, заточив до суда чуть ли не на год в следственный изоля­ тор и попутно устроив «экспертизу» в институте Сербского. Не без пользы, правда, для дяди Вити. После первой отсидки он на пару с Александром Подрабинеком напишет книгу «Из желтого безмолвия», а затем и чисто собственную, переведен­ ную потом на многие языки, — «Институт дураков». Относительно недавно, в 2005 году, это документальное повествование издано двухтысячным тиражом в Барна­ уле организацией «Помощь пострадавшим от психиатров». Впервые, замечу, в России... К первому же судилищу над дядей Витей, совпавшему, так уж случилось, с днем рождения его дочери Михайлины, я еще вернусь, поскольку с самого начала этих заметок к роману о смертельной любви намеренно избегаю хронологии. Хро­ нология, уверен, чужда такому не очень обычному для русской литературы жан­ ру, да и, не скрою, я отдаю не только дань памяти другу моего отца, но и преследую определенную цель. Поэтому всему, как говорится, свое время. Или свой час. Осо­ бенно звездный. Хотя, если судить по расхожим критериям, такого часа в жизни дяди Вити никог­ да не было. Ведь он, богато и всесторонне одаренный от природы, не достиг каких- либо знаковых высот ни в военном деле, ни в медицине, ни, наконец, в поэзии. И в «обойме» диссидентов семидесятых-девяностых годов прошлого столетия, все реже, но таки поминаемых иногда и сегодня, его имя отсутствует напрочь, хотя не в столь уж пока далеком от нас 1989 году вот что писал в послесловии к некрологу «Памяти Виктора Некипелова» в газете «Русская мысль» один из видных советских правоза­ щитников Сергей Григорьянц: «Умер Виктор Некипелов — поэт, человек удивительной силы духа.