Сибирские огни, 2007, № 4

опубликованным, и ходящим в самиздате произведениям не только упомянутого чуть выше борца с «империей зла». Да что литература и интеллигенция, когда даже я, провинциальный мальчишка, политикой не интересовавшийся в силу возраста, не по слухам, а из первых уст на­ слышан был о советских концлагерях, которые, как утверждал отец моего друга Саш­ ки Карл Иванович Озолин, появились задолго до фашистских. Бывший латышский стрелок, отмотавший, правда, на Колыме гораздо меньший, чем уманьские старуш­ ки, срок, выдавал иногда сюжеты из тамошней жизни куда похлеще солженицынских или Дьякова. Между прочим, без малейшего акцента, какой нынче нарочито выпя­ чивают прибалты, особенно из, повторюсь, творческой среды. Карл Иванович гово­ рил на чистейшем русском языке и без известных расхожих внедрений, хотя, призна­ вался, до заключения русской речью брезговал, употребляя в общении исключи­ тельно сквернословные слоганы. Пять лет неволи «орусили» и его фамилию, исклю­ чив из ее окончания мягкий знак... И дядя Витя, привезенный своим отцом в конце тридцатых годов в Омск, встре­ чался, несомненно, с людьми, подобными Карлу Ивановичу. Одни из них отбывали здесь ссылку, другие числились в реабилитированных, поскольку «политических» реабилитировали и приСталине, третьих, смывших на фронте кровьюпозорное клеймо «враг народа», распределили в Сибирь на жительство после победы. Кто бы ни ут­ верждал обратное, отправляли «на войну» и политузников, особенно в начале Вели­ кой Отечественной. Добровольцев, конечно. В их числе, к примеру, был мой дед по отцу Василий Петрович Березовский, урожденный прииртышский казак близкой к Омску станицы Усть-Заостровской. «У белых не служивший », как отмечено в его партийной анкете, а до ареста заведовав­ ший земельным отделом районного исполкома, он оказался в застенках НКВД по навету одного из своих подчиненных. За троцкистские, уточню, взгляды. В конце ноября 1941 года прямо с лагерных нар дед был брошен в составе одной из сибирс­ ких дивизий на защиту столицы. Забрала безвозвратно война и деда, и дедовых сынов, которых я знаю лишь по довоенным фотографиям — Ивана, Александра и Николая, в честь которого меня и назвали; а тетка моя Полина, воевавшая в тылу противника парашкггасткой-разведчи- цей-радисткой (так в ее послужном списке), вернулась целехонькой и с бравым мужем. Да только сразу рванули они вМагадан вольнонаемными, чтобы не плодить нищету и помочь из нее выбиться младшим братьям тетки — Георгию и будущему моему отцу Василию. И, конечно же, общей их маме, а моей, опятьже, бабке—Марии Семеновне. Тоже, к слову, казачке и Березовской до замужества — в девичестве, но с мужем и дальним родством не связанной, к тому же с примесью польских кровей. Баба Маня, как я всегда называл бабушку (а теперь называю Маней дочку), скончалась в 96-летнем возрасте, и из самых близких курсантских друзей будущего моего отца особо выделяла и привечала дядю Витю. — Виктор, — рассказывала она, — страсть уважительный был, без спроса не сядет и не встанет, больше молчал. Не набычившись, а любопытно. Очень уж инте­ ресовался старой жизнью. Спросит— и слушает, да так, что все и расскажешь, даже чего и не надобно было бы. Фотки моего Василия Петровича однажды до-ол-го разглядывал, а потом говорит: «Не похож он на врага народа, Мария Семеновна». Так ведь вывели его потом-то из врагов, отвечаю. Все равно не похож, говорит. С Василием, тятей твоим, они, конечно, сильно дружили, но и соперничали. Из-за мам­ ки твоей, — всегда уточняла баба Маня. — Виктор— тот молча, а Василий— петуш­ ком. Бойкой тятя твой был в молодых. А Виктор все как думу какую про себя думал, и Зинка, — опять про мою маму, которую почему-то недолюбливала, — Василия выбрала. А потом Виктора всей нашей улицей Депутатской бить хотели. Виктор ведь что утворил, как Василий меня свекровью мамки твоей сделал, расписавшись с ней, значит! Все цветы в палисадниках обобрал, теми цветами Зинку осыпав. А ведь ни­ когда ничего без спроса не делал и не брал. Даже ведра, чтобы из колонки воды принести: «А можно эти, Мария Семеновна?..» А тут... С горя, наверное. Нет, без спроса никогда, ни до этого, ни после, — повторялась баба Маня, которой очень глянулось такое уважительное к ней отношение дяди Вити: на каждое действие в ее доме спрашивать разрешение. Тех же, кто без ее дозволения в доме принимался хозяйствовать или вольно себя вести, признаюсь, она тотчас на место ставила, не выбирая выражений. Нрав у нее НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ БЕЗУМЕЦ С ТУСКЛОЮ СВЕЧОЙ...