Сибирские огни, 2007, № 4

НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ БЕЗУМЕЦ С ТУСКЛОЮ СВЕЧОЙ... чужое целенаправленное влияние, особенно если оно воспринимается благим, пе­ реориентирует и сложившиеся личности. А тут слабая, мятущаяся да еще склонная к романтике и жаждущая любви и материнства натура. Из таких-то особ и получают­ ся Jeanne d?’Arc или бомбометательницы типа Перовской, Конопляниковой или Спиридоновой, если вспомнить русскую историю. В «Книге любви и гнева» Нина Михайловна задним числом пытается убедить себя, что неприятие советского строя зрело в ней чуть ли не с пеленок. Встреча же в Умани с бывшими политзаключенными, убежденными социал-революционерками или, если сокращенно, эсерками Екатериной Львовной Олицкой и Надеждой Виталь­ евной Суровцевой, освобожденными из тридцатилетнего заключения после смерти Сталина, мол, только окончательно утвердила ее негативное отношение к СССР. Однако это заблуждение, попытка, пусть и искренняя, выдать желаемое за дей­ ствительное. До знакомства с Екатериной Львовной и Надеждой Витальевной, поче- му-то на преклоне лет начавшей считать себя канадской коммунисткой, у нее не было сложившихся политических взглядов на общество, система которого ничем не ущемляла дочь «врага народа», арестованного якобы за контрреволюционную дея­ тельность в 1937 году, а спустя два года расстрелянного по приговору «особого совещания». Эта система выучила ее в школе, не помешала получить высшее обра­ зование, обеспечила работой. Конечно, когда отца реабилитировали, нельзя было не испытать ненависти к сталинизму, но государственное-то устройство уже было или хотело казаться другим, и Нина Михайловна не испытывала к нему в отрочестве и юности особых претензий. Недовольство очередями, дефицитом продуктов и пром­ товаров, чиновным бюрократизмом и партийным чванством проявлялось тогда в массовом порядке и, право, никак не могло пошатнуть веру Нины Михайловны в светлое будущее, а уж тем паче выпестовать из нее борца с коммунизмом. Ее ровес­ ницы 1937 года рождения, живущие не в Париже, как она, а в России, с тоской вспо­ минают, между прочим, прежние времена, выстаивая в более долгих, чем тогда, очередях за дешевым молоком или более-менее приличными тряпками. Не в супер­ маркетах, конечно, иди бутиках, а на рознично-оптовых рынках или в second-hend. А уж как кроют во всеуслышанье в этих очередях нынешнюю власть — подобное в пору оттепели и не мыслилось даже отмороженным диссидентам. Ни на публике, ни на кухнях или в кладовках. Что, право, не в осуждение Нины Михайловны или ее сверстниц. Просто констатация факта. Какой, похоже, ведом и Нине Михайловне, имеющей, но не желающей осуществить возможность хотя бы погостить на родине, поклониться могиле матери и тем местам, когда-то дорогим ее мужу. Не потому что это тяжело физически или морально, а чтобы, очевидно, не убедиться своими глаза­ ми в несбывшихся и окарикатуренных нынче чаяниях прошлого. Лучшая часть правозащитников-диссидентов, имена которых Нине Михайлов­ ны известны лучше, чем мне, обманулась в своих надеждах, осознав их обманность еще до так называемого расстрела Верховного Совета. «Так называемого»— пото­ му что никак не могу припомнить геройски павших в стенах или у стен российского Белого дома «слуг народа», именуемого, опять же, российским. Кровью, как всегда, захлебнулся простой люд... И часть худшая, преследующая в этом изначально, если брать в идеале, чистом движении свои корыстные цели, не обрела собственных, на какие и рассчитывала, выгод, когда демократия, казалось бы, восторжествовала. Из первой части правозащитников одни теперь в оппозиции к нынешней власти в РФ, другие, вспоминая горячую молодость, благополучно трансформировались в бур­ жуа, третьи спились или покоят свою старость. Из другой — кто злобствуют, а кто подвязались шестерками у «перехватчиков». «Перехватчики»— это партийно-хозяйственная и комсомольская номенклатура Советского Союза, выжидающая тогда за спинами правозащитников своего часа, кото­ рый сначала инициировала, а затем и спровоцировала. Час пробил, и номенклатура получила возможность роскошествовать не под одеялом или за крепко закрытой две­ рью, как прежде, а на пошяденье всем, к чему и стремилась, устав «над златомчахнуть», поднакопленным за семь десятилетий. А правдоискателей, естественно, побоку... 13 Это, конечно, лишь абрис случившегося в России, именуемой прежде Советс­ кой. Не политическое, в самом деле, пишу я исследование— историю смертельной