Сибирские огни, 2007, № 4

та «страдал» далеко не один я, последние завершались чаще всего восстановлением, и никого это не удивляло... Студенческий стаж, скажем, поэта Анатолия Кобенкова, скорбная весть о невоз­ вратном уходе которого запоздало — на девятый день! — ударила меня как раз на этой главке, составил в общей сложности двенадцать лет. Царствие тебе Небесное, земляк, с которым мы подружились в 1977 году, когда нас одновременно «вернули» на третий курс. И не столь уж давно, вспоминая ту пору и перечитывая книжку друга «Я однажды лежал на зеленой траве», изданную в Иркутске ровно четверть века назад, я, прослезившись, сбросил на электронный адрес Толи тоскливо-шутливое: Мы любили с тобою лежать на траве, На зеленой, как братья на воле, Не седые тогда, голова к голове, И с бутылкою алкоголя. Кроны кленов над нами висели шатром, И часами казались минуты. И от травки зеленой был в шаге дурдом — Общежитие Литинститута... И почти немедленно получил ответ: «Коля, строчки очень хороши. Спасибо тебе за них!..» Должно быть, прослезился и он, вернувшись памятью в скверик против обще­ жития, из какого нас не однажды «изымали» милицейские, поскольку от оценки моих поэтических опытов всегда воздерживался. А 6 февраля 2005 года от Толи при­ летела такая «электронка»: «Коля, 10 февраля я навсегда уезжаю из Иркутска в Мос­ кву. Еду поездом 9 («Байкал») в вагоне 14. Если по времени тебе удобно, рад буду обнять тебя и Лейфера. Твой Толя». Мне — и нам, кого он был бы рад обнять на ночном перроне омского вокзала, — оказалось неудобно. Если бы знать, что навсегда Толя уезжает не в Москву... И так уж случилось, что последний привет он передал мне из Литинститута. Через дочку, повторяющую мой путь в его стенах, которые, быть может, не забыли и других «долгожителей» этого вуза — от великою Николая Рубцова до эстрадной Беллы Ахмадулиной, которую впору заносить в Книгу рекордов Гиннесса, — она «одипло- милась» почти через полстолетия... Удивляет меня и посегодня другое: почему за две, пусть и с перерывами, пя­ тилетки не пересеклись моя и дяди Вити дорожки в столице? Москва, несмотря на ее огромность, город тесный, а дядя Витя, открылось позже, наезжал в белокаменную куда чаще любого коренного подмосковного жителя, занимаясь своими противоза­ конными, с точки зрения охранителей государственного устройства, делами. Что этим охранителям не в попрек. Каждый занимается тем, на что он годен, чему он учился, что ему поручено и, наконец, дает средства для существования. По всем законам человеческого притяжения мы должны были встретиться в общежитии Литинститута на Добролюбова, 9/11, где всегда находили приют, оказав­ шись в «большой деревне», пишущие со всего Союза. Или в Доме Герцена на Твер­ ском бульваре, 25, где «деревьям ровно обрезают ветки» (вдруг вспомнилась очень обидевшая кафедру творчества и ректорат стихотворная строчка из опубликованной в 1970 году журналом «Юность» подборки студентки или студента моей alma-mater). А если уж не в Доме, то непременно между ним и Никитскими воротами в примеча­ тельной кафешке с почему-то черным аистом у входа, в которой всегда торговали приличным и дешевым сухим вином, закрывая глаза на более крепкие напитки, при­ несенные с собой, под столиками. Я уж молчу о редакциях московских газет и жур­ налов, в которых тогда привечали не только известных, но и начинающих литерато­ ров, — встретить здесь собрата по перу, порой живущего за тридевять земель, было делом обычным... Нет, ни в какой из редакций мы встретиться как раз и не могли. С семидесятого года выпускника Литературного института Виктора Некипелова уже нигде не печа­ тали, наложив на «выход в свет» его творчества негласный запрет. А в других местах, перечисленных выше или не упомянутых, мы не встретились, во-первых, потому что дядя Витя этого не желал, чтобы, как уже говорилось, не «подставлять» сына друга, и во-вторых, потому что я не только не искал с ним встречи, но и не надеялся на нее, знать не зная, что живет он уже в Подмосковье, а не в любимой ему Умани на 2 заказ № 805 НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ БЕЗУМЕЦ С ТУСКЛОЮ СВЕЧОЙ...