Сибирские огни, 2007, № 4

НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ БЕЗУМЕЦ С ТУСКЛОЮ СВЕЧОЙ... Не женой вспоминаю, еще не женой... И опять пробегаю по тропкам крутым. На волне ты была самой гибкой волной, А в вечерней листве светлячком голубым. Кипарисовой веткой. Ручьем со стремнин. Огоньком надЯйлою. Цикадой лесной. Мы должны были жить среди этих долин, А зачем-то вдруг выбрали север больной. Разбуди среди ночи, скажи, что сбылось. Отвори заповедную дверку в «давно». Вот, ты видишь, я прав: виноградная гроздь, А не снежная ветка стучалась в окно. К этому времени Виктор Некипелов уже известен в среде тех, кто называют себя правозащитниками. Государство считает их врагами, опасными для государствен­ ных устоев, и презрительно именует диссидентами. Обыватели СССР им или сочув­ ствуют, как испокон сочувствовали гонимым в России, или, что чаще, недоумевают: «И чего им надо?.. Умные, сытые... С жиру, что ли, бесятся?» Некоторые, правда, и с жиру. Других заносит убежденность в том, что советское государство — империя зла. Третьи — в силу идеалистической уверенности, что советскую жизнь можно обустроить лучше, чем она в действительности. К третьим я испытываю глубокую симпатию. Это, скажем, Вадим Делоне, умер­ ший, как и дядя Витя, в благодатной, но чужой Франции, и писатель Анатолий Мар­ ченко, оставшийся в тюремных застенках даже мертвым, но зато на Родине. Такая же судьба была уготована и дяде Вите, да Бог, видно, забыл о нем на какое-то время, и участь его оказалась трагичнее участи Марченко. Впрочем, не мне судить, чей крест тяжелее, да и насчет Марченко я, вполне возможно, ошибаюсь. Он, хочется мне думать, относился все же не к третьей, а к особой категории правозащитников-диссидентов, которых привела в это движение любовь. Как дядю Витю. Хотя мне наверняка возразит Нина Михайловна Комарова, написавшая «Книгу любви и гнева», посвященную мужу, которого называла Ви. И спасибо неведомым мне Соне и Виктору Сорокиным, которые, прочитав в Париже рукопись Нины Ми­ хайловны, вернули ее автору, «глубоко тронутые и искренне восхищенные прочи­ танным», уже изданием в 453 страницы. Я плакал, читая исповедь Нины Михайловны, заключенную в твердый красный переплет, но, прочтя, еще раз уверился в том, что главного-то и не осознала в своей любви к Ви его жена. Это не в укор женщине, которую боготворил дядя Витя. Любовь не только слепа, но порой и ослепляет. И испепеляет, случается, тех, кого любят... 11 Впервые услышав о Литературном институте от дяди Вити, я в этот «писательс­ кий» вуз в 1970 году и поступил на очное отделение. И с удивлением обнаружил в списке самых «свежих» выпускников, опубликованном в журнальчике кафедры твор­ чества «Тверской бульвар, 25», хорошо знакомые фамилию и имя: Некипелов Вик­ тор. С тех пор я долгие годы ломал голову, пытаясь понять, почему он в нашу един­ ственную встречу даже не обмолвился, что учится в этом институте, пусть и заочно. И только в конце прошлого века, когда стал по крупицам собирать материалы о жизни и творчестве друга отца, наконец-то открылась и эта тайна. Свой свояка, известно, чует издалека, и дядя Витя уже тогда, в 1966-м, напомню, году, боялся, выражаясь по-нынешнему, меня подставить. И все же «подставил», того не желая, почему диплом об окончании Литинститута я получил только через десять лет после зачисления. Достаточно сопоставить пики его гонений без кавычек с «гонениями», которые я пережил в этой «кузнице инженеров человеческих душ», время от времени из нее выставляемый со смехотворными по надуманности фор­ мулировками. Но, право, принудительные отпуска оказались мне лишь на пользу, понимаю я сейчас, ни в коей мере не причисляя себя к пострадавшим от Советской власти. В «ссылках» с дневного обучения на заочное и в отчислениях из Литинститу-