Сибирские огни, 2007, № 4

НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ БЕЗУМЕЦ С ТУСКЛОЮ СВЕЧОЙ... лось с настоящим в образе обладательницы чудесного имени Нина, какое в ласка- тельно-уменьшительном значении тоже ничуть не хуже рифмуется с «сахалиноч- кой». В Нине Михайловне, предполагаю я сейчас, дядя Витя вообще совместил всех женщин, каких когда-либо знал и не знал, видел и не видел, желал и даже, извините за примитивную рифму, ненавидел. И более. В чем я убедился, когда наткнулся во второй и уже посмертной книге стихов дяди Вити, изданной в Париже, на стихотво­ рение «Церковь Покрова-на-Нерли», написанное им в 1972 году: Как похожа она на тебя! Тот же шеи изгиб лебединый... Вознеслась, и гордясь, и скорбя, Над унылой людской паутиной, Над истерзанной криком и болью, Очумевшей от мук и огня, Распроклятой земною юдолью, Вне которой— ни ночи, ни дня!.. Заблудившийся в мире зеркал, Я брожу по прохладному небу. Как я долго и трудно искал Эту гордую белую деву! С холодеющей ранкой в груди, Заслоняясь от бьющего света, Я шепчу: «Голубица, гряди В осиянное, вечное лето!» Что случилось? Как жалкий слепец, Деревяшкою тыча в дорогу, Это я-то? —- ищу, наконец, Неприметную тропочку к Богу? Я, желавший всех женщин подряд, Я — познавший все круги порока, — В ожиданье, когда отворят, На коленях стою у порога! Неботечная церковь пуста, Все былое— в пыли за стеною, И душа до краев налита Неземной, ледяной тишиною. Как похожа она на тебя! Так же вьются, легки и упруги, Надо мною, творя и любя, Дароносные белые руки. Ты— она. Она— та. Ты— она... Тот же шеи изгиб лебединый. Ось опоры. Моя купина Над клокочущей алчной пучиной. Конечно, тогда, пятнадцатилетним мальчишкой, я понимал это подсознательно, но уж что дядя Витя без ума от своей жены — уверен был на все сто, как тогда мы, пацаны, выражались. Я и сам влюбился в НинуМихайловну без памяти, едва увидев ее. Дядя Витя или не приметил вспыхнувшей вдруг моей любви, поскольку сам лю­ бил, а любовь, известно, слепа, или не придал моему чувству значения, а вот Нина Михайловна уловила его мгновенно, и зарделась, как девочка, затем предложив мне вместо ответного порыва суррогат, именуемый дружбой, какой никогда не бывает между мужчиной и женщиной, пусть даже этот мужчина еще малолетка: — Называй меня просто — Нина... Светлее и чище любви, чем в переходном возрасте, уверен я теперь, никогда позже не случается. Особенно если эта любовь остается безответной. И неслучайно, не сомневаюсь ныне, спустя восемь лет после этой встречи первой моей женой стала девушка с таким же именем. А тогда я ревновал к Нине Михайловне даже