Сибирские огни, 2007, № 4

АЛЕКСЕЙ ГОРШЕНИН ДОш БОЛЬШОЕ СЕРДЦЕ ПОЭТА И все вроде бы складывалось тогда достаточно удачно. И книжка новая с поэмой, и нарастающая популярность, и собственный уголок в квартире, гдеможно творить, отгоро­ дившись от суетного мира, и друзья, которые для него «самый теплый юг» и которых все больше, о чем с тихой гордостьюй говорит поэт в стихотворении «Подснежник»: Еще не счесть друзей вокруг, кто нашей грусти не осудит, с кем откровенничаешь вдруг на перекрестках трудных судеб. Но,тем не менее... Незнамо отчего болеладуша, ипо-прежнемуне было в нейравнове­ сия. Ирвался из нее крик: «Я тону, я кричу: помоги!.. //Не соломинку—//руку подай. //Не гадай—//тымне руку подай. //Помоги. //Помоги. //Помоги». Это стихотворениеА. Кухно впервые прочитал однаждывечером вредакции «Сибирс­ ких огней». В гости пришла Е. Стюарт. Читала свое. Потомпотребовала: «Теперь вы, Кухно, читайте !»1 Не пройдет и года, какА. Кухно навсегда покинет эти стены. Почему он ушел из журнала, сегодня можно только предполагать. Истинные причины знаеттолько сам поэт. В автобиографии он писал: «20 сентября 1966 г. уволился изредакции —готовить третью книгу стихов, которая должна быть сдана в производство в 1966 г .»2 Сборник «Березовые колки» (а речь именно о нем) к моменту увольнения был уже почтиготов. Иради того, чтобывоставшиеся парумесяцевдо срокасдачи рукописинавести в ней окончательный глянец, бросать службу с весьма либеральнымрежимом работы вряд ли имело смысл. Осталась, возможно, затаенная обида на главногоредактора, не решившего­ ся опубликовать «Море». Или, бытьможет, заела журнальная текучка, началась интоксика­ ция от ежедневного перелопачивания нескончаемого потока «словеснойруды». Захотелось вольного полета, «вольных хлебов» (аэтоли не мечта каждого вынужденного служить ради прокормалитератора!), или просто созрело убеждение, что пришла поразаниматься только поэтическойработой... Не будемгадать. Ясно одно: в новый этапсвоейжизни, новоедля себя качествоА. Кухно переходил, обуреваемый сложнымичувствами. Во всяком случае, читая стихотворение «Оставил службу...», написанное по горячим следам, понимаешь, чтоуходиз редакциижурнала былдляА. Кухношагомвесьмаболезнен­ ным. Он пока в маргинальном состоянии: от привычного берегаоттолкнулся, ановойопоры еще не успел нащупать. Оттого и радость вольного полета приправлена горечью: «Гони строку, над рифмами старея». Оттого и злой упрек делу, которому, состоя «в редакторском негромкомчине», отдал значительный кусок своейжизни—«случайная—надесятьлет! — работа». Но выбор сделан, обратной дороги нет. «Тебе ль не знать, куда ты угодил» в стремлении заполучить «право постоянное охоты»?— задается поэт вопросом и довольно удрученно констатирует: «Ты всамом центре замкнутого круга». Но круг-то очерчен самим собой, и как преодолеть эту замкнутость? «Так громче пой! //Не то и впрямь — один // останешься без песни //и без друга»,— вот, помнению автора стихотворения, выход. Ощущение некоторойрастерянности передновыми обстоятельствами, впрочем, быст­ ро проходит. Состояние добровольной замкнутости в появившемся следом стихотворении «В ночи горитПолярная Звезда...» обретает уже чертыконцептуальности: Далеким путешествиям—каюк. Проверочных не будет экспедиций. Моя работа — мой полярный круг. Заветный полюс—белые страницы. Любимыми, как прежде, дорожу. Когда сосредоточенно-рассеян, я ухожу в себя — я ухожу нанеобжитый иопасный север. Не верь тому, Полярная Звезда, кто презирает мирное жилище и, весь в бегах, пропившись до креста, ужничего под звездами не ищет. Бродяжий дух, как песенная страсть, в любом из нас гнездится с колыбели, но ты не дай, Звезда, не дай упасть в движение без радости ицели. 1 Макарова Н. Гори, душа!.. Гори высоко... Очерк-воспоминание. 2 Из личного архива А. Кухно.