Сибирские огни, 2007, № 4

АЛЕКСЕЙ ГОРШЕНИН БОЛЬШОЕ СЕРДЦЕ ПОЭТА поэмы «Море» задумчиво сказал: «Так было. Что же делать? Мы все Сталину верили... А сейчасвсехсобакнанегоповесили...»Исделалмилостивыйжест: «Ладно, простим... Ипоэта не трогать»1. Гроза, погрохотав и полыхнув молниями, прошла мимо. Поэта не тронули. Но поэма «Море», говоря языком кинематографистов, наДолгие годы «легла на полку». Впредисловии к публикации ее отрывков в газете «ВечернийНовосибирск» (17 июня 1989 г.)Александр Плитченкописал, что это—«однаиз вершин сибирскойпоэзиишестиде­ сятых годов», отмечая вто же время, что«Море»—поэмадо сихпор непрочитаннаянашим читателем, более того—скрываемая от читателя сверхосторожными издателями». И был прав. По-настоящемуне прочитана она исегодня. Втомчисле и (по выражениюПлитченко) «аморфной нашей критикой»: «отдельногоразговора» об этойпоэме, которого она, помне­ ниюодногоиз первых рецензентов книги «Ранимость»Ильи Фонякова, несомненно, заслу­ живала, не состоялось, «особойоценки» не прозвучало даже после смерти ее автора. Причину издательской «сверхосторожности» понять нетрудно. По мнениюВ. Коньяко- ва, дело в том, что «впервые во весь голос поэт сказал властямолжи. Авот это-топоэзии не прощается»2.Да, в полный голос высказалА. Кухно горькую, трагическуюправду. Нодело даженев том, чтоон посмел заговоритьоней. А. Кухнонарушил важнейшийидеологический принцип советского государства, неукоснительное соблюдение которого советская власть требовала вплоть до самой своей исторической кончины: еще допустимо высказыватьсяпо частностям, показывать отдельные недостатки, ноникакнепозволительнообобщать. Втоми беда, что автор «Моря» взялся обобщать, а сталобыть, покусился на незыблемость устоев. И только почти три десятилетия спустя, в посмертной уже книге А. Кухно «Вашей учусь любви...» читатели вновь получили возможность встретиться с полнымтекстомпо­ эмы, ставшей когда-то однимиз первыхштрихов в только начинавшем создаваться литера­ турно-художественномполотне отрагедияхсталинскойэпохи. Вместе с тем, еслиоставить встороне оченьболезненные подчас идеологические «зано­ зы», книга «Ранимость», едва появившись, была тепло принята какрядовыми читателями, так илитераторами-профессионалами, получилаширокий резонанс средитех и других. По­ явились рецензии в местных областных газетахи «Комсомольской правде». Разброс мнений был невелик, общаятональность—сугубоположительная. Все сходились втом, чторабота поэтаА. Кухно, безусловно, талантливая, «большая и честная» (И. Фоняков), что «вобшир­ ной странерусскойсоветской поэзии отчетливослышен негромкий, но чистый, по-настояще­ му неповторимый голосмолодого поэта, своей второй книжкойзаявившего о праве говорить с большимнашим читателем» (Ю. Мостков), ичто, наконец, «сила егостихов—всочетании тонкоголиризма с высокой гражданственностью, ювелирной художественности—с публи­ цистическимпафосом» (И. Краснов). Вобщем, книга «Ранимость» убедительнодоказывала, что А. Кухно в главных своих художнических ипостасях определился и как поэт с «лица необщим выраженьем» сложился, состоялся. А в ноябре 1965 годаА. Кухно получает два письма. Одно—изБолотногоНовосибирскойобласти, отответственногосекретаряместнойрайон­ ной газеты, поэтаМихаилаКубышкина, с которымподдерживалдружеские отношения. «Дорогой Саша, —писал он,—получил (сб. «Ранимость». — А.Г.), спасибо, радуюсь твоейрадостью. Критики заметят, как вырос, какпошел вширь и вглубь за этот промежуток, за своютворческуюсемилетку—от «Незабудок»до «Ранимости». Но этоужделокритиков, а нам читать, любить, наизусть учить. Радуюсь тому, что «Море»получилось (надо думать, отКубышкинаэто Кухно было особенно приятноуслышать, посколькуМихаилуПавловичу самому пришлось хлебнуть гулаговских прелестей. — А.Г.)... У нас вредакции нарасхват читают книжечку, я приносил, в магазине еще нет. Машинистка цитировала из «Моря»: Но царицей стала— все переменилось, как попал не знаю в царскую немилость. Все ничего бы— пошли царята. Вот тут у нее совпадение опыта, и понятен ей грустный юмор этих строк. А другая читает икричит: — Слушайте, мужчины! Слушайте! «Спасибо, женщины, спасибо, зато, что пра чувства есть в словах, которыхне смогли быза вас мужчиныпроизнесть!»(Из стихотворения «Когда сдушой не все в порядке...»— А.Г.) Вот! Слыхали, слыхали?! А фотография-то! Равна хорошему стихотворению. (На фото суперобложкиА. Кухно снят в березовой роще. Он привалился спиной к белоствольной красавице, и сам весь свет­ 1 Макарова Н. «Гори, душа!.. Гори высоко...». Очерк-воспоминание.