Сибирские огни, 2007, № 4

следу»шлизаними«шагзашагом»«хотькчертунарога». Онинетолькосамизамужьями«по светуколесили», преодолеваяневзгоды, унижения, ненавистьстражи, атоипозор, нои «детей с собоюволокли». Зачем?Дазатем, чтобы«роднойкостерок»на семейномостровке влюбую бурюоставалсябыопоройинадеждойихсуженым. Втомивиделиониегоглавноепредназна­ чение. И совершенноправпоэт—«кудатам//женамдекабристов//догероизмаэтихжен!..» Вот гдеобразцынастоящей, большой беззаветнойлюбви!Свет ее пробьеттолщу времении будетвернымориентиромдля следующихпоколений—новымсемейнымостровам. СтихотворениеА. Кухно«Телеграммы» заканчивается строчкой—«вашейучусь люб­ ви». Это о людях, переживших «трудное время войны». Но с не меньшим основанием адресовать ееможно политкаторжанамсталинскойэпохииих преданнымспутницамжизни. И снова автор поэмы возвращается к размышлениям о себе— поэте и гражданине, своему месту в общественном строю, о своей «сложной поэтической работе». Он уже в возрастеХриста возрасте зрелости («тридцатитрехлетний человек—//это я вернулся за собою»), имногое ему видится иначе, чем вюности («многое, чтораньше отрицал,//позарез необходимымстало»), Ипонял он однуочень важнуювещь: «время не ославить, не охаять, //не убить, //не спрятать под сукно, //даже если есть строка плохая». А потому, развивает мысльА. Кухно, «лучше, чем о временижалеть,—//дело делать, //вкалывать на совесть, // честноюстрокоютяжелеть, //к самымлучшим временам готовясь», чтобыпринестина «суд людской» «строчку золотую»! И тутуже не только гражданская позиция, но и, собственно говоря, творческая программаи перспективанастоящегохудожника, «взыскующегои стро­ гого»поэта, к каковым, несомненно, относился и самА. Кухно. Заканчивается поэматамже, где иначалась,—на берегуюжного моря. Тотже пейзаж, те же «волны берег лижут». По-прежнему «нечем удивиться». Но «вдруг, невесть откуда, она царица!..» И происходит чудо: все вокруг оживает, преображается, обретает краски, цвет, смысл. Это—главноечудо человеческойжизни: гармоническое соединениедвухлюбя­ щих существ!.. Драма семейногоразлада в начале поэмы оборачивается в финале светлой песнейлюбви. Но совсем в инойтональности выдержана антикультовская, антитоталитарная по свое­ мупафосусоциальная сердцевинапоэмы. Поэтвысказывается здесьс предельной откровен­ ностьючестностьюипрямотой. Он страстен, резокдодерзости, достигает высокогохудоже­ ственно-публицистического накала. «Потайная, спрятанная ярость егодуши» (А. Лиханов) выплеснулась здесь подобно солнечномупротуберанцу. Иэто не осталось незамеченным. Поэмаеще не напечатана—частично снейзнакомы пока только по авторскому исполнению (так, отрывки из нее А. Кухно читал на семинаре молодых поэтов и прозаиков Сибири в 1964 году вНовосибирске, участникомкоторого он также являлся), а у поэта уже начались проблемы. В том же, 1964-м «Сибирские огни» возглавилАлександр Иванович Смердов—хорошо известный к тому времени поэт и, как окажется со временем, прекрасный главныйредактор. Но... опубликовать поэму«Море» он все-такине решился. Со сборником«Ранимость», которыйвенчалапоэма, вЗападно-Сибир­ скомкнижномиздательстве тожетянули. Иеще неизвестно, чембытамдело кончилось, будь у книги другой редактор. АлександруКухно везлопожизнинамногиххорошихлюдей. Повезло емуисиздатель­ скимредактором. Почтивсе его прижизненныекниги (кроме «Зимушки») готовилак выпус­ куЕлена Рубеновна Расстегняева. Высокой культуры, очень чуткий к поэтическому слову человек, она была еще и строгим, требовательнымредактором. ЕленаРубеновнатворчески дисциплинироваламолодогопоэта, умелойопытнойрукойнаправлялаи координировалаего работу, заставлялатрудиться более производительно (сам быКухно могдолго еще не поста­ вить окончательнуюточку), помогала отшлифовывать каждуюпоэтическуюстроку. То есть являлась, по существу, полноправным соучастникомтворческого процесса и вчем-то даже соавтором поэта. Такое гармоническое содружество автора иредактора (в принципе, опти­ мальное) встречается, к сожалению, не часто, однако Кухно, повторяю, повезло. Но была Елена Рубеновна, по свидетельству людей, знавших ее, редактором еще и бесстрашным. Именно благодаря ее настойчивости поэма смогла все-такиувидеть свет, достойнозавершая книгу«Ранимость». Настоятьжена своембыло совсемнепросто. «Оттепель»к томувремениужефактичес­ кизакончилась. Социальная эйфория конца 1950-х стремительно угасала, а с низвержением Хрущёва и вовсе начался «откат». Шумдемократического прибоя становился все глуше, зато все явственнее слышалось, как «вьюга завывает». И«завывание» этоАлександрКухноскоропочувствовал, чтоназывается, на собствен­ нойшкуре. Едвакнига «Ранимость» вышла, какнадней сталисгущатьсятучи. ИзМосквыв Запад­ но-Сибирское книжноеиздательствопошлигрозные письма. Публикациюв сборникепоэмы «Море» посчитали идейной ошибкой. Не остались в стороне и местные партийные власти. Обсуждая на бюро Новосибирского обкомаКПССработу писательской организации, книге «Ранимость»устроилиформенныйразнос. РуководителюорганизацииЛеонидуВасильеви­ чуРешетниковупришлось ее защищать. Подводя итоги бюро, тогдашний первыйсекретарь обкомаФедор Степанович Горячев (колоритный и оригинальный был человек!), по поводу ]45 10 заказ № 805 АЛЕКСЕЙ ГОРШЕНИН БОЛЬШОЕ СЕРДЦЕ ПОЭТА