Сибирские огни, 2007, № 4

На рубеже 1950—1960 годов в поэзии А. Кухно все более усиливается гражданское звучание. И стихотворения «Так слышу», «Кудалетишь, мой другневерный...», и написан­ ные втуже пору «Телеграммы», «Корвет», «Мыбылидети и недети...», и поэма «Вещь», и ряд других произведений Кухно, включая, конечно, поэму «Море», —тому весьма убеди­ тельное подтверждение. Но это вовсе не значит, чтоутих, потерялся уА. Кухно голос тонкого проникновенного лирика. Нет, он продолжает звучать, он прекрасно слышен. Вчастности, и в отмеченных В. Тушновой «Дождике» и «Тополе». Триптих «Дождик» очереднойраз убеждает, что природа илюбовь в поэзии Кухно— вещи частотесно сплетенные, взаимопроникающие, способные высечь при этом неожидан­ нуюобразнуюискру. Итогда обложной, моросящий третий день дождик—«очень тихий, очень грустный»—предстает этакимпечальнымробким влюбленным, который ходит «под окнамилюбимой» «побулыжноймостовой»«самнесвой». Итутже еще одиностанавливаю­ щий внимание образдождливой осени— «какприспущенные флаги, тяжело висятлисты». Осень и в стихотворении «Тополь». Облетает дерево — «как будто кровля золотая распалась, рухнув с высоты». Здесьтаже, чтои в болеераннемстихе «Ещешумит надОбью лес...», тема «обновления» природы, однако поворот уже несколькоиной. Извечный, есте­ ственный природный круговорот видится поэту единымжизненнымциклом, где идет поис- тине диалектическое противоборство старого с новым, отживающего с нарождающимся, символом которогои становится сбрасывающийлиствутополь: Но каждый час—единоборство, мгновенье прожитое—бой. Земля с невиданнымупорством живет и борется с собой. На перевале двухдесятилетийАлександр Кухно еще излучал здоровый оптимизм, ма­ жорное настроение, былполонпесеннойстрасти. Взять хотя быстихотворение «Аленушка», где переплелисьипесенно-лирическая и сказово-сказочная стихии. Или «Березовые колки», где он демонстрирует мастерствопоэтической аллитерации, умение виртуозно обыгрывать определенные звуки или созвучия. Фактически на одном звуке «л» («осколки-«колки»-«пе- репелка»-«без толку»...) построено все стихотворение: .. .Долетела бы— как звездочка—до колка, чтобымилый возле колка ждал недолго, только в поле жнива колет колко, будто каждая былиночка— иголка. ' Не впоследнююочередь благодаря этой звукописилирическая картинасвидания влюб­ ленных у березового колка посреди сжатого хлебного поля органично вписывается в окру­ жающийпейзаж. На солнечный мир вокруг А. Кухно еще пытался смотреть «вовсюоткрытыми глаза­ ми», хотяужеипонимал, что солнцетак «разглядетьнельзя». Ивсеострее давала знать о себе сердечная и душевная боль: «Душаболит... //Незнаюотчего. //Как еж—//сердчишко тычет­ ся о ребра...» Еслиследоватьбуквальномусмыслу этогостихотворения,томожноподумать, что«душа болит»простооттоскиодиночества, оттого, чтоосталсялетомвгородеодинбезразъехавших­ ся кто кудадрузей, общение с которыми всегда заряжало еготворческой энергетикой. Но вот какойлюбопытный эпизодприводит в своемочерке-воспоминанииНинаМакарова. «.. .На другой день пришел вредакциюсовсем сумрачный: —Я стал хуже, злее. Мытратимнервы, а общения слюдьми мало. —Не наговаривайте вына себя,—пыталась остановить его. —Яне наговариваю, вызнаете, что люди—психика, характер—меняются в течение семилет. Я сталсовсемдругим. Хотитепрочитатьодинстих?Давнонаписал...—вытащил из кармана бумажку...» Ипрочитал стихотворение «Душа болит...» Втом-тоидело, чтоонменялся, внемпроисходилавнутренняяломка, ондействительно становился «другим». Иеслиназаре своейпоэтическойюности, принимая «чужуюжалость, и боль, ирадость», онбольше «жилдушою», чувством, интуицией, то с наступлениемзрело­ сти приходило осознание самого себя— человека и творческой личности, окружающего бытия и своегоместа внем. Насколько тернист этот процесс, видно из стихотворения «Мой костерок все шает, шает...». Так поначалу было просто: одну деталь, один штришок заметь—и вспыхнет, как береста, строкоюсхваченный стишок. АЛЕКСЕЙ ГОРШЕНИН БОЛЬШОЕ СЕРДЦЕ ПОЭТА