Сибирские огни, 2007, № 4

И— штабельком— голова к голове... Эй! Угости огоньком! Слышишь? Это тебе. * * * А в последнюю ночь приходит она, печаль. И одна рука у неё пуста, а в другой — печать запечатывать прошлое в серый простой конверт, где всего-то брошено — «Радость моя, привет!» А, быть может, свидимся? Прочен ли тот сургуч... А, быть может, спишемся? Вечно ли на бегу... Но одна рука недаром совсем пуста — ни обратного адреса... ни листа... * * * Под топот каурых, гнедых, вороных замедленным солнечным диском поддых ударена степь, опрокинута в пыль, и небо оранжево ржавит ковыль. И небо, и степь под присмотром орла, тропа, что коней к водопою вела в закатном чаду раскалённых, как медь, солёных от пота, уставших лететь. И с ходу разбит водомерный покой... Копыта, копыта и шеи дугой, и мокрые гривы, дугою летя, достанут туда, где начало дождя. Начало дождя над степным сушняком... Тропа поперхнулась полынным дымком. Горячие звёзды горячих коней восходят над степью и тают над ней... ДОМ У ДОЖДЯ Детства двор, а верней — задворки в мокрой листве до пятого. С первого незаметно кромки в сонме дождя невнятного. В сон мне... Виниловая пластинка—• ночь в царапинах улиц. Сорванный голос... Твоя былинка деревом обернулась. Вот она, плещущая зелёным, старых домов причина, чтобы вернулось опять— зелёным то, что теперь— лучина. Не разобрать слова... И не надо. Голос винила хрустнул. Где-то на пятом, опять на пятом, корочкою арбузной. * * * Я только подумала: «Слишком тепло...» И тут же дождя ледяное стило стирает границы предметов. Теряются мокрые листья в саду, и я, растерявшись, обратно иду по-летнему тонко одета. Шафраны ещё по привычке ярки, оранжево крепкие, как позвонки сквозь тело тепла проступают. И тает тепло,— ты о нём не тужи, и дождь, на лету замерзая, кружит, и падает он, и не тает. А разве бывает, чтоб слишком тепло? Пригреешься только - пургой замело... Последними— эти шафраны. И перемещается лето туда, гдеюжные скалы утюжит вода... Но как же внезапно и рано!