Сибирские огни, 2007, № 4

Отцвела нетронутая бузина. Лепрозорий пуст, что твой Париж. Из него Россия не видна. И в чём она— свобода, в чём — цена... Бузина! Не знаешь, а кровишь... * * * Бабочка—• розовое баловство, столба объявшая естество, кружится— гладок... и вдруг— шершав... восходит в небо от горьких трав. Горячей сбросит её волной. А Бог с тобою и Бог со мной! В соединении разных длин хотя бы этот момент — един. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЛЕТА Ничего, что я с тобою говорю, как бы во сне? Всё, что скрою, всё, что с кровью, в жарком лиственном досье подожди... Предъявит осень, пересмотрит и сожжёт. Ей-то что летящих оземь наших тайн круговорот. И скривит улыбкой губы, губы, ждущие зимы, первой изморозью грубы, вопросительно немы. Только мы держать ответа не умеем до сих пор, и вердиктом лазарета зимний кажется простор. * * * Я не очень-то нынче жирую — поселился в печи паучок. Он закрыл мой обед на крючок, на вязальную спицу живую. И сверчок зазнобил в глубине рассыхающейся древесины дома, где было невыносимо до рассвета сидеть в тишине. Боковая какая-то жизнь... А другая-то что, — центровая?! ... Переулками— грохот трамвая... И за поручень... только держись. * * * Однокрылая бабочка— дверь— трепетала в потоке сотен рук, будто билась под током, а другая, в соседнем дворе, точно так же рвалась над порогом— однокрылая бабочка— дверь. Половинки на разных осях отмахав, отскрипев полукругом, сквозь толпу замечали друг друга и теряли опять, голося. А во сне улетали вдвоём тихо-тихо поющие двери и в каком-то заброшенном сквере открывали невидимый дом. Выше— окна успели зажечь те, ктождал и дождался кого-то... .. .а всего-то и надо, всего-то... опустевшую ночь пересечь. * * * Спичкою— чирк! Потрясён коробок. Тонких лучинок сухой говорок. Что ж ты «за так» только душу растряс! Был березняк, были тополь и вяз. Остановилось течение смол, задран, ободран зелёный подол. ВЕРОНИКА ШЕЛЛЕНБЕРГ ДОМ У ДОЖДЯ