Сибирские огни, 2007, № 4

НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ БЕЗУМЕЦ С ТУСКЛОЮ СВЕЧОЙ... Родине, всемурусскому, сибирскому — был отличительной чертой их характеров. Виктор и Вася занимались поэзией, часто бывали в редакции «Омского альмана­ ха», где им отдавали рецензировать стихи начинающих поэтов. Я помню, когда они возвращались изредакции, были возбуждены, им все это было дорого. Выпус­ кали они иротную (курсовую) газету. Бывали мы неоднократно в гостях иу твоей бабушки. Она нас угощала помидорами с луком и растительным маслом, и это было чрезвычайно вкусно. После училища я, Вася и Андрей Седанов попали на Сахалин в разные части, а Виктору предложили служить в редакции окружной газеты СибВО, но что-то затем не сложилось. К сожалению, с 1950 года мы не виделись, и деталей я не знаю. Узнавал о Викторе по случаю, урывками. Диссидент, тюрьмы, психушки, ссылки, эмиграция. Читал о нем в «Огоньке» № 52 и в газете «Московские новости» № 21-26 за 1991 год. В «МН» о Викторе писал Микола Руденко. Далее. Галина Вишневская, вернувшаяся из эмиграции, встречалась с Виктором в Париже, если сумеешь, свяжись с ней... Очень хочется, чтобы люди узнали о Викторе как можно больше... Но, повторяю, горячки Виктор никогда не порол. Он всегда просчитывал свои действия далеко наперед. И вряд ли какие-то личные обиды на Советскую власть привели его к борьбе с нею. Он всегда был выше личных обид, чужая беда воспринималась им острее собственной...» Свою диссидентско-правозащитную деятельность, осознаю я теперь, курсант училища Щорса, не пьющий морса, тоже просчитал наперед. 7 После окончания ОВМУ дядя Витя остается в Сибири, служит в Новосибирске и Томске, а мой отец оказывается на Сахалине, где я и родился в 1951 году. И на это несомненное не только для моих родителей событие дядя Витя откликнулся такими строчками: Торжествует Сахалин, Что у вас родился сын, —• У Васи и у Зиночки, Ныне сахалиночки! Право, я привожу эти строчки не ради выпячивания собственного «я». Я здесь только повод, необходимый дяде Вите для того, чтобы «отчитаться» в дружеских чувствах к однокашнику, за какими, что теперь скрывать, кроются более глубокие к его жене, а моей маме, выбравшей из всех тогдашних ее друзей-ухажеров одного — будущего моего отца Василия Васильевича Березовского. Всем известный любовный житейский треугольник, но в этом случае щепетиль­ но добропорядочный. Моя мама, в девичестве Филатова, была первой юношеской любовью дяди Вити, продолжавшей его греть и в более зрелом возрасте. Отец по- дружески, а может, и по-братски, поскольку в училище они побратались, смешав кровь из порезов на руках, ему сочувствовал, не в силах помочь, но и маму, пусть не всерьез, приревновывал, осознавая, что по своим достоинствам «соперник» нис­ колько не ниже его. Но все же у отца были и преимущества, почему, видимо, мама и остановила свой выбор на нем. Казак по происхождению, он до училища с малых лет крестьян­ ствовал в близкой к Омску станице Усть-Заостровской, знал, как говорится, цену хлеба не понаслышке, а дядя Витя был как бы без корней. Родился за границей, мать сгинула неведомо куда, а отец, хоть и военный медик-вирусолог-эпид&шолог в до­ вольно высоком звании, да считает сына, обзаведясь новой семьей, отрезанным лом­ тем. Мой будущий отец, казалось маме, крепко стоит на ногах, а дядя Витя витает в облаках. Даже в отцовых бумагах я нашел такие шутливые и характеризующие друга, но дальше не продолженные строчки: «Витять привык витать, но это лучше, чем вилять ...» Удивительно, но двадесятилетия спустя дядя Витя сказал о себе почти то же самое в «Захолустных стихах», посвященных, как и большинство других, жене Нине: Мы живем с тобою в захолустье, Нам не в захолустье жить нельзя! Но не станем придаваться грусти. Лучше в захолустье, чем в холуйстве, Разве это худшая стезя?