Сибирские огни, 1996, № 1 - 4

ную карающую десницу новой власти. Об этом в повести «Грех» ее автор Николай Шадрин и напоминает. Начинается повесть со сцен отступления разбитой большевиками Белой армии. Невольно вспоминаются «Два мира» В. Зазубрина. Но если у него бегство и разложение колчаковского войска и во­ обще события гражданской войны, при всей талантливости изо* бражения, показаны с классово-идеологической тенденциозностью, то у Н. Шадрина — уже с позиций общечеловеческих. И в этом по­ весть «Грех» принципиально отличается не только от зазубринского романа, но и от большинства историко-революционных произведе­ ний советского периода. Отсюда и драматизм происходящего в по­ вести Шадрина носит отнюдь не классовый, но личностный харак­ тер. Да и вообще, повествуя о судьбах своих героев, автор подводит читателей к мысли, что классовость — категория скорее искусственная, что люди разнятся отнюдь не по классовой принад­ лежности. Не случайно поэтому в повести вместе с сибирскими крестьянами, большинство из которых совсем недавно воевало про­ тив Колчака, мирно уживаются бывшие белые офицеры и те «осколки» дворянского и интеллигентского сословия, которые ветер революции разметал по всей России. «Редкий день не заходили в Юрюзу оборванные, голодные, с прекрасными манерами молодые люди. За кусок хлеба были со­ гласны на любую работу, и безлошадные крестьяне брали грех на душу». Брали, потому что не сомневались: в работе по добыванию хле­ ба насущного все равны. Особенно убедительно мысль эта иллюст­ рируется в повести образом «приблудной белячки» Кати Изоргиной, которая «как молодое деревце, пересаженное в неурочное время из теплого климата, хорошо удобренной почвы, в другую, супес­ чаную, больно подсыхала частью ненужных здесь корней и при­ живалась главным корнем». Но не успела прижиться. Вырвали ее и уничтожили вместе с другими «бывшими» как чуждый элемент бдительные сторожа но­ вого порядка. Их в повести «Грех» целая галерея. Это и первый председатель сельсовета Юрюзы хитрый Семен Лукич, и его преемник, молодой рыскочка Гаврила Арнаутов, и безымянный уполномоченный, лю­ бимая мысль которого — «вешать потенциальных врагов революции» (именно после его появления в деревне и были арестованы все «бывшие»). Разные это люди, но одни у них цели и методы. На­ иболее откровенно о них высказывается все тог же безымянный уполномоченный: «Обольстили мы массу, теперь покрепче запугать осталось, что­ бы она, милая, только три дела знала: работать день и ночь, нас на руках носить и каждую минуту быть готовой погибнуть щ нас с песней». И различными эпизодами из жизни Юрюзы автор доказывает, что это не просто пьяное откровение. За ним, пусть в спрямленной и несколько утрированной форме, просматривается политика и так­ тика новых социальных отношений, основанных на классовой нена­ висти и насилии. Общий результат такой политики сегодня хорошо известен: затерроризированная красной инквизицией, изнасилован­ ная жестокими экспериментами Россия. И не случайно повесть свою Н. Шадрин назвал «Грех». Именно грех надруі чіельства над Россией вообще и русской деревней, в частности, с ее духовным укладом и нравственными устоями лежит на совести большевиков. 206