Сибирские огни, 1996, № 1 - 4

достоинству, несгибаемости, запомнится юному герою рассказа на всю жизнь. Или еще один пример того, как неожиданно можно повернуть ба- нальную вроде бы ситуацию. Женька Черный, герой рассказа Р. Нотмана «Встреча на стан­ ции» каждое утро ходит встречать военные эшелоны. И не просто поглазеть, а чем-нибудь разжиться у солдат, возвращающихся с фронта, чтобы потом трофейные вещи выменять на толкучке на про­ дукты, чем поддержать семью. Однажды незнакомый старлей по­ просил его сбегать на соседнюю со станцией улицу и позвать к поез­ ду жившую там мать офицера. За что Женьке был обещан немец­ кий карманный фонарик. Встреча матери с сыном состоялась. И если бы автор на этом поставил точку, искушенный читатель был бы вправе указать на то, что хоть и правдиво все это, но далеко для литературы не но­ в о— сколько уже случаев в «военной» прозе описано! Однако Р. Нотман с заключительной точкой не поспешил. Знакомую ситуа­ цию он развил и усложнил непредсказуемым по ходу действия по­ воротом: старуха-мать на станции появляется не одна. Она приводит с собой молодую женщину с ребенком. Та когда-то выходила тя­ жело болевшую старуху, и вот теперь мать офицера устраивает сыну своеобразные смотрины, на которых представляет квартирант­ ку не просто в качестве потенциальной невесты, а уже как собст­ венную невестку с внуком. Сюжетный сей поворот — не просто демонстрация авторской изо­ бретательности. Он несет еще на себе и основную нравственную нагрузку. Без него его женив, старуха как бы накладывает на плечи сына груз дополнительных обязательств: уже не только теперь пе­ ред нею, матерью, а и перед этими двумя, нуждающимися в его помощи и поддержке, вдруг ставшими родными, людьми. Зачем мать так сделала? Затем, наверное, чтобы воевал не только храбро, честно, но и осмотрительно, чтобы всерьез думал о будущей мирной жизни, в которой его ждут с надеждой. И такого рода ощутимыми, точно бьющими в цель нравствен­ ными разрядами, возникающими на неожиданных сюжетных пово­ ротах, характерны большинство рассказов Р. Нотмана о «военном» детстве. Этим они прежде всего и интересны. Первую часть своего повествования Т. Янушевич назвала, по-мо­ ему, не только оригинально, но и очень точно (чего, кстати, не ска­ жешь о более манерном и претенциозном заголовке продолжения — «Гармоники времени»). Ведь и в самом деле— каждый, кто берется рассказывать о своем детстве, вольно или невольно создает соб­ ственный миф, «мифологию» своего детства. Мифу этому не обяза­ тельно совпадать в точности с реальностью, но он должен давать о ней как можно более глубокое представление. С другой стороны, ведь и находящийся в центре сотворенного взрослым мифа ребенок жизнь поначалу тоже воспринимает как миф. И когда он поверяет его реальностью, происходит «открытие Мира, Откровение как пер­ вопричина Всего, как совпадение личного Мифа с действительно­ стью— осуществленное Чудо». Процесс возникновения такого «Чуда» Т. Янушевич и пытается передать. Правда, делает она это, в отличие, скажем, от реалиста и тра­ диционалиста Р. Нотмана, совсем в иной стилевой манере. Если у Р. Нотмана миф о детстве, в итоге, все-таки адекватен изобра­ жаемой эпохе, то по художественной версии Т. Янушевич детство — своего рода вещь в себе, отчего оно куда более мифологично. И... филологично. В смысле усиленного внимания формальной стороне. 258