Сибирские огни, 1995, № 1 - 6

потому, что поэт заражал меня своим чувством.^ и я, недеревенский вовсе, хорошо понимал тоску автора по малой своей родине, ко­ торая была, в сущности, и моей тоже, а вместе с поэтом мы яв­ лялись частью того, что зовстся Сибирью, а если еще шире — Рос­ сией. Как я сейчас понимаю, В. Федоров разбудил во мне то имею­ щее огромное значение для каждого русского человека чувство, ко­ торое зовется чувством Родины. В самом-то Василии Федорове оно было развито чрезвычайно, светилось всегда в полный накал, оставаясь при этом нсраздража- юще-ровным и естественным. Позже, после одной из заграничных командировок, В. Федоров с гордостью напишет, обращаясь к вы­ сокомерной даме Европе: Стройным Хвастая станом, Высотою груди, Очень уж иностранно На меня не гляди. Мое имя Василий И должна понимать,— Мое имя с Россией Хорошо рифмовать. И здесь не квасной патриотизм, не апология русской исключи­ тельности. Поэт прекрасно видит, как непрост и драматичен путь России в историческом пространстве, как тяжело приходится ей, когда начинают ее пришпоривать жестокие и недалекие седоки: О, Русь моя!.. Огонь и дым, Законы вкривь и вкось. О, сколько именем твоим Страдальческим клялось! От Мономаховой зари Тобой —сочти пойди — Клялись цари и лжецари, Вожди и лжевожди. Ручьи кровавые лились, Потоки слов лились, Все, все —и левые клялись, И правые клялись. Быть справедливой Власть клялась. Не своевольничать в приказе. О, скольких возвышала власть И опрокидывала наземь! Написано более тридцати лет назад, а как современно звучиті Но в том и свойство настоящей поэзии, что она всегда современна. Не в последнюю очередь оттого, что держится на тех или иных извечных мотивах. В этом плане В. Федоров не составляет исклю­ чения. В его стихотворных исповедях звучат и покаяние, и любовь- сострадание, но особенно, пожалуй, настойчиво звучит в них мотив прощания и вины: Горько мне оттого, Что еще никого На земле я Не сделал Счастливей. НикогоІ Ни тебя За большую твою доброту, 233