Сибирские огни, 1994, № 7 - 12

С пиру сунув пол ялр . ть . Он исхлестан и выспрен* Он жалок и прям. Он опасен, как аыстрел* И . светел, как храм. Понятно, что к такому, городу и отношение неоднозначное. Ра­ дуясь всему замечательному в его городе, поэт, вместе с тем, ощу­ щает его к себе равнодушие и чувствует, что и ему самому «холод­ ки в нем». Отсюда — прямо по Катуллу — жесткая дилемма: «Го­ род мой,//Жить без тебя не хочу, //Как жить с тобою таким, //Я не знаю». Но противоречие это— когда «тесно вдвоем», а врозь невозмож­ но — у К. Афанасьева вполне диалектично, поскольку город и поэт, *ак бы там ни было, «слишком похожи», а с другой стороны — город «ель не из пустоты возник. «Мы — горожане, //Ты нами рож­ ден»,— говорит поэт, еще больше подчеркивая драматичную, но, увы, и закономерную реальность этого парадокса. И К, Афанасьев приходит к совершенно логичному отсюда выводу: Город можно любить, ненавидеть, С ним можно поспорить. Только знаю: Нельзя равнодушно ходить фо нему, А посему — следует, наконец, окончательная поэтическая форму­ лировка— «Я люблю город свой,//Ничего не прощая ему». Образ города (а с ним, разумеется, тт него неотделимого ли­ рического героя) возникает у К. Афанасьева не только, кстати, в стихотворных строках. Есть у поэта и оригинальные прозаические зарисовки, в которых двуединая сущность этого образа высвечива­ ется ироничными реминисценциями в прошлое некого условно-уз­ наваемого города, который раньше назывался Ахмагововознесенск, а теперь— Валентинопикульск. «Когда город еще носил прежнее название, на центральной пло­ щади собирались пьяные поэты, ловили нерасторопного прохожего вязали его бельевой веревкой и читали над неподвижным телом длинные стихи, полные внутреннего надрыва. Поэтов в го роде боялись, потому что они размножались не как все люди, но делением, как инфузории, а отстрел их был запрещен обществом защиты бездомных животных. Поэты пили денатурат, скверносло­ вили в общественных местах, не платили за проезд в трамваях и трахались на газонах с поэтессами для вдохновения. Поэтессы ку­ рили папиросы, ругались матом и мучились своей сексуальностью. И все же я с тоской вспоминаю то время, когда денег ни у когп не было, а пива хватало всем. Когда девочки носили мини не для иностранцев, а для остальных. Когда рубль стоял высоко, а черво­ нец в десять раз выше. Наверное, это просто возраст, ностальгия по юности, по холодным скамейкам и теплым поездам, по «Верму­ ту красному», который давно отменен, но альтернативы которому нет... Да, я сейчас лучше питаюсь, но восемьдесят процентов моих земляков питается хуже. Зато изменился язык. Слова «инверсия», «закат», «звезды на Кремле», «разлука» стали устаревшими. Им на смену пришли новые: «четвертак», «стольник», «две цены», «шту­ ка», «две штуки», «три штуки»... 0 другой стороны, основная масса населения »ыиграла от пере­ мен: бумага, на которой раньше печатались неудобоваримые стихи, 196