Сибирские огни, 1994, № 3-6

Вот и поблекли и сделались серыми-серыми Синими бывшие в детстве когда-то глаза. Вот я иду и. рассвет запоздалый встречая. Молча гляжу в голубую озерную даль. Старая гарь. Золотая пора иван-чая. Вот и в душе моей старая-старая гарь. Вот и в душе у меня ничего не осталось — Только прозрачность и праздность осенних полей, Только торжественность, только немая усталость, Вот и уходит последняя ночь журавлей. Тихо журчит под ногами листва иван-чая, Ягоды красные, словно зарей налились. Вот я иду и, рассвет запоздалый встречая. Желтый и мокрый целую березовый лист. Я знаю, ты большая умница, И рассуждаешь ты резонно. О, Красноярск — крутые улицы Вейнбаума и Перенсона!.. С косою русою до пояса Мне будешь сниться до зари ты. Совпавшая с эпохой поиска Тунгусского Метеорита. Жги сердце, жги высоким пламенем. Мани за огненною птицей, Рей в облаках призывным знаменем Бредовых этих экспедиций! Не раз мы встретимся с тобой еще — Ты будешь в белизне засечек, В каркасах брошенного стойбища, В журчании ручьев и речек. Ты будешь в еле слышном лепете Берез и лиственниц на склоне. Когда гостит, белее лебеди. Ночь белая на Фаррингтоне. С утеса, в синий мох одетого, Придешь — и упадет завеса. Скрывающая тайну этого Поваленного взрывом леса. Тайга расступится; закружатся Миры. И я, дойдя до края. Замру в благоговейном ужасе, В глубины звездные взирая. 83