Сибирские огни, 1994, № 3-6

— Да, видела. — Как ты нашла его? — Задумчивым и грустным; видно, что чувство, не­ знакомое ни мне и ни тебе, сжимало его грудь. Не радовала его красота планеты. Не слушал он ни нежного шепота листьев, ни спокойного журчанья тихих струй, и прекрасные контуры подоблачных гор и простор синяго моря, как видно, только грусть будили в его душе, он загадочно, томительно смотрел на звезды, холодно — на солнце, как будто оно не греет, и провожал свободных птиц вдаль с печальной улыбкой сожаленья... — Помешан он, мечтает он о том, что так не свойственно его природе, и хочется ему быть солнцем и птицей в то же время,— сказал с улыбкой Брама. — В его глазах прочла я столько муки, что неведомая доселе для меня жалость охватила меня, в моем покое вдруг омрачился дух, хотелось мне утешить его, ведь он один страдает среди всех живущих. — Я говорил, что ты себя взволнуешь. Забудь его. Все эти ощущения и жалости, и горя, как страсти и томленья, не должны быть доступны нам, бесстрастным существам, бесплотным, великим и свободным. Утешься ты, что ты в своем покое выше, блаженнее, и что тебе недоступно страданье. — Но он? Ведь ты же сотворил его? — И потому он ниже и слабей... — В глазах его я видела слезы, и слезы эти были так жгучи, так полны печали, что я дала бы много, много, чтобы их осушить. И мой покой, мое блаженство мне стали тяжки. Он не сказал ни слова, лишь грозное чело его дрогнуло, но вдруг, в одно мгновенье, нахмурилося небо, и исчез пред нею образ бога, исчезло все... Настала не то ночь, не то день, какой-то тяжелый сумрак лег на все, и страшное молчанье воцарилось во вселенной, остановились светила, толпились пугливо облака и вдруг неслись, клубясь, мрачнее ночи. Луч прорезал тучи и желтым зловещим светом окрасил их, заря в темных облаках горела заревом пожара, и все в безмолвьи трепетало и ждало чего-то ужасного, как будто мир доживал свой последний день, и лишь на сером фоне неба был виден бледный призрак, прекрасный и печальный, в лучах последней, тихо угасавшей зари. И грозные мысли теснились в сердце Брамы: творить, творить и не встречать ни благодарности, и далее хоть 51