Сибирские огни, 1994, № 3-6

Росла б она себе, росла. Забот и горестей не зная, Весной, как водится, цвела, Собой окрестность украшая. Над ней июльским теплым днем Вели б стрекозы брачный танец, К ней прислонялся б рюкзаком Заблудший в дебрях космодранец. И отдыхая в тишине, И видя старое кострище, Сказал бы он: «Пора и мне Принять положенную пищу». Чем провинилась предо мной, За что же я ее, за что же? Стою с поникшей головой. Своим поступком уничтожен. Ей было двадцать лет всего, Девичий возраст для березы. Безвиннейшее существо! Я над рогулькой пролил слезы. Ее воткнул я у костра, Меня улыбкой озарила Та, что всегда была добра И спальник на ночь мне стелила. Но тут ударил фейерверк, И ливень хлынул на поляну, И наш костер затих, померк И, зашипев, в небытье канул. И от потухшего костра Меня в палатку поманила Та, что всегда была добра И спальник на ночь мне стелила. Мы попадали с ней не раз И не в такие передряги. Сухарь стал ужином для нас И чай из недопитой фляги. Потом заснули до утра. Лишь «козью ногу» досмолила Та, что всегда была добра И спальник на ночь мне стелила. А поутру остатки туч Ушли нестройною толпою. Сверкнул сквозь ветви солнца луч Над заблестевшею тайгою. «Давай уложим рюкзаки И побежим, пока есть сила, А завтрак сварим у реки,» — Сказала мне моя Далила.