Сибирские огни, 1994, № 1-2
о странных рыбах, которые в нем водятся —морском коньке и камбале. Писатель рисовал этих рыб на бума ге, раскрашивал их цветными карандашами и дарил ри сунки Сане. Ах, это Черное море, повидать бы его своими гла зами! Раз Саня спросил: — Дядя Кирилл, а Черное море шибко черное? Как деготь? Писатель с улыбкой сказал: — Нет, Воробушек. Оно разное. Как когда. В непо году бывает и черное. Но бывает и голубое, и зеленое, и изумрудное, и синее-синее, а по небу будто белые бач рашки перебегают. Эх, были бы у меня крылья, я бы полетел к Черному морю! —Он потер очень белой руч кой лоб и, взглянув на Саню, спросил: — Ну, а ты, Воробушек, когда у тебя подрастут крыч лья, полетишь к Черному морю? — Полечу,—пообещал Саня. Вечером, лежа в постели, он думал о Черном море, о чудных рыбах, о неизвестных птицах-чайках, о стран ных деревьях, что растут на берегу моря. Он тихонько повторял их названия: кипарис, глициния, магнолия..< Он пытался представить магнолию: высокое дерево, о добрую сосну, с жестковатыми, как у фикуса —листья ми. И на таком огромном дереве —множество цветов, и каждый цветок с чайную чашку. Ах, увидеть бы эти де ревья, посмотреть бы на этих рыб, поплавать бы на этих кораблях-гигантах, где все есть, где даже кино по казывают! У него дух захватывало, когда он думал: вот вырас тет и все сам увидит: и море изумрудное, и высокие, будто из зеленого стекла, волны, и сам на шлюпке поч плывет в открытое море. И мир удивительный, таинственный, как мигающий свет маяка —о нем рассказывал писатель —в туманной мгле,—вставал перед Саней. Но про лагерь смерти писатель никогда не говорил. Осмелев, Саня однажды спросил: — Дядя Кирилл, а страшно, когда расстреливают? Он ожидал, что писатель скажет что-нибудь вроде того: —«боятся только трусы», или —«умирать за Ро дину не страшно». Последнюю фразу он вычитал в ка кой-то книжке. Но писатель просто сказал: 67
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2