Сибирские огни, 1994, № 1-2

чувство вины, хотя и сознавала: в ее скудной во всех отношениях жизни ни я, ни мама не виноваты. Не найдя Полину Алексеевну за ширмой, отправи- лась в амбарушку, так мы называли пристройку к дому, вход в нее шел через сени. Когда-то там размещались комната для прислуги и кухня. Отчим, будучи челове­ ком хозяйственным, предложил Полине Алексеевне вер­ нуть амбарушке ее первоначальное назначение. Но без­ ропотная и покладистая Полина Алексеевна неожидан­ но категорически отказалась. Правда, бормоча извине­ ния. Отчим разозлился: «И спрашивать не буду. Выки­ ну ее рухлядь и сам все оборудую». Воспротивилась мама: «Оставь ее в покое, она там часами пропадает. Может, рисует или отдыхает. Хочется же человеку по­ быть одному». «Ну да, отдыхает,—проворчал отчим,—. барахло свое с места на место перетаскивает. Всякую рухлядь в сундуках перебирает. Скоро спятит —я слы­ шал, сама с собой разговаривает». И все же он подчинился маме. Меня давно тянуло заглянуть в амбарушку. А тут представился случай —преподнести букет любимых астр. К моему удивлению, я услышала голоса за две­ рью. Странно —ведь к ней никто не хоДит. Постуча­ лась. Мне никто не ответил, и я приоткрыла дверь. То, что я увидела, так меня поразило, что я не в силах бы­ ла окликнуть Полину Алексевну и не в силах прикрыть дверь и уйти. Ошарашенная, я даже не сообразила, что подглядываю, что подловато подглядывать. В амбару­ шке никого, кроме нее, не было. Она сошла с ума. Спя­ тила! Что она говорит? Кому? Кто говорит басом? Не­ ужели все она? А кто же еще! Явно рехнулась! Полина Алексеевна сидела в обтрепанном кресле; в странной позе: кокетливо склонив голову на бок и об­ махиваясь веером. Собственно, веера не существовало, а движения как бы являли, что в руках у нее веер. Но вот она «положила» мнимый веер на колени и подняла глаза на кого-то невидимого, и со вздохом, с такой не­ избывной тоской заговорила, что у меня мурашки побе­ жали по спине. Слов я не разобрала, говорила она ти­ хо, видимо, опасалась быть услышанной. Это я после догадалась. Я смотрела, затаив дыхание. Но вот она снова молча кого-то слушает. Кажется, возражает, су­ дя по протестующим жестам. Поднялась. Повернулась к креслу, и это был уже другой человек: суровый, он что-то выговаривал сидящей в кресле. Потом снова опу*