Сибирские огни, 1994, № 1-2

была история...»,—начала было мама, но бабушка, за­ метив, что у нас сразу же «ушки на макушке», показа­ ла глазами на нас, и мама замолчала. «Старая дева»,-— вздохнула сестра. Старая дева —в те давние времена в этом таилось не то чтобы нечто постыдное, а скорее унизительное. Как бы подразумевался какой-то изъян. Старых дев либо жалели, либо посмеивались над ними. «Историю» Полины Алексеевны я узнала много поз-? же от мамы, став уже взрослой. У ее брата был друг художник. Он-то и влюбился без памяти, как говорили в те времена, в девушку-ле- бедь. Полюбила и она его. Он предложил ей граждан­ ский брак (у него была жена и дети). Воспитанная в строгих правилах, да к тому же черезмерно религиоз­ ная, Полина Алексеевна поклялась ему в любви и вер­ ности и... смиренно заявила: греха на душу не возьмет. Художник в отчаянии покинул город, Полина Алексеев­ на собралась в монастырь. Удержала болезнь брата. А тут грянула революция. Предвидя кончину, Алексей Алексеевич построил для сестры небольшой одноэтажный особнячок. В тридцатые годы, когда наша семья распалась, ма­ ма с отчимом переехали к Полине Алексеевне. Она сда­ ла им две комнаты, две другие сдавала каким-то своим знакомым, а сама поселилась в кухне, отгородившись высокими, чуть ли не до потолка, ширмами. Жила на доходы от квартирантов, пенсию она не получала. Во владения входил небольшой сад —мамина отрада, уха­ живать за ним Полина Алексеевна не могла, а мама после службы и весь отпуск проводила в саду. Посади­ ла цветы, сирень, акацию. Стояла та пора осени, когда по утрам город погру­ жался в туман. С каждым днем прибавлялось желтиз­ ны в тополях, растущих вдоль высокого забора. Пали длинные плети цветущего табака, от поникших белых звезд исходил прянный запах. Еще стойко держались астры, и горделиво топорщились георгины. Я срезала несколько светло-сиреневых астр, добави­ ла к ним ветку черемухи с медно-красными листьями — получился красивый букет. «Подарю-ка я его Полине Алексеевне,—решила я,—цветы она любит, а сама сте­ сняется рвать, раз не ее трудом выращены». Повзрослев, я испытывала к этой старой, засохшей на корню женщине, как говорила бабушка, жалость и 40