Сибирские огни, 1994, № 1-2

оселком, на коюром художническая сущность героя и испыты­ вается. Однако истинным художником Чесноков является не только потому, что творить для него — потребность, что умеет он беско­ нечно удивляться миру, каждый раз находя в нем что-то новое, но и потому, что создает он вокруг себя особую духовную ат­ мосферу, воздействует на всех, кто с ним соприкасается, не одним своим искусством слова, но и собственною личностью. В этом плане особенно показательно многолетнее негласное противостояние Чеснокова и его соседа по площадке Кондратюка, человека сугубо прагматичного, духовно ограниченного, для ко­ торого предел мечтаний — личный автомобиль, «Поведение Чеснокова начало раздражать Кондратюка. Не во­ руй, не обманывай, живи честно! Все это правильно. Кондратюк никогда в жизни не совершил ни одного нехорошего поступка. Не крал, не обманывал. Своими руками, своим собственным гор« бсм он заработал и автомобиль, и дачу, и кооперативную квар­ тиру одному из сыновей... Но ведь это приносило пользу, окупа­ лось, было необходимым. Если бы кто-нибудь попытался у него отнять выходной костюм или сломать изгородь- на даче, разве бы он не впился своими руками в горло обидчика, разве не бил бы его смертным боем?! Мое! Не трожь! Заработай сам! А Чесноков отдавал все добровольно. И Черное море, и яхты, и поездки за границу, и деньги, и славу. Кому? А кто подвернет­ ся. Чеснокову все равно... Кондратюк чувствовзл, как рушится ею спокойный, понятный, обычный мир. Оба его сына пропадали целыми вечерами у Чес­ ноковых. И для них не было большего авторитета... И его жена, тихая, незаметная женщина, вдруг зачастила к соседям... Даже когда Чесноков оставался один, а Кондратюк приходил к нему, чтобы покурить и по молчать, даже тогда в квартире было что-то удивительное...» В рассказе слышны отголоски нашумевших в 70-е годы (а в то время и написана вещь) споров о «физиках и лириках», прагма­ тиках и альтруистах. В. Колупаев, несомненно, на стороне лири­ ков и альтруистов. Но суть противостояния Чеснокова и Кондра­ тюка все-таки не вмещается в прокрустово ложе этих несколько надуманных схем. Как должен жить человек, чтобы воздалось ему доброй памя­ тью людской? — вот вопрос вопросов. Ведь, обратим внимание, и Кондратюк честен, работящ, добропорядочен. Но предельно узок его горизонт, замкнут он в скорлупе своих корыстно-эгоистических интересов, вне которых ему ни до чего и ни до кого нет дела. И совсем другое дело — Чесноков, который все время с людьми и для людей. Оттого они к нему и тянутся. И, может быть, имен­ но потому читатели находят в его произведениях то, чего не мо­ гут найти у других авторов. Так и умирает Чесноков в безвестности, ни строки своей не увидев напечатанной. Смерть Чеснокова, однако, жестоко сказы­ вается на личности Кондратюка, который перед лицом кончины соседа вдруг увидел, что, несмотря на зсе старания, прожил пус­ тую и бессмысленную жизнь. «— Зачем жил человек?! Какая от него была польза?» — над­ рывно вопрошает Кондратюк на похоронах Чеснокова и никак не может понять, что прагматическая польза — далеко еще не все. Кула важнее, когда окружающие видят в тебе духовную опору, кем, в сущности, для многих покойный и являлся. 162