Сибирские огни, 1994, № 1-2

Хотя, знакомясь с такого рода греющими душу утопиями, не­ вольно думаешь: как было бы хорошо, кабы и в самом деле фан­ тазии сии, пусть и наполовину, сбывались, а фантасты оказыва­ лись бы добрыми волшебниками. Но и то, что нарисовал воображением своим Федор Прикло- яов, в повести отнюдь не рассеивается миражем. По крайней ме­ ре, для тех с кем герой-фантаст в произведении соприкасается. Это для нас, искушенных читателей В. Колупаева, созданный воображением Приклонова вариант Учреждения — утопия. А в по­ мести «Жилплощадь для фантаста» она реализуется. Воображенное Приклоновым, вообще, надо сказать, то и дело материализуется, становится явью. Причем, во всех временных из­ мерениях. С помощью своеобразной внутренней «машины времени» — спо­ собности к красочному и живому воображению себя в том или ином времени —Федор попеременно оказывается то в прошлом, •в частности, в пыточных подвалах, где хозяйничают опричники, то в будущем. И это отнюдь не праздные вторжения в чужие эпохи. Имея определенные знания и видение исторической перспективы. При­ клонов пытается раскрыть глаза своим предкам и потомкам, пре­ достеречь их как от будущих, так и от прошлых ошибок: «Он многое узнал... Все знал и хотел сказать: о с т а н о в и ­ т е с ь ! (разрядка авторская — А. Г.) Знал и надеялся, что прос­ тым словом можно что-то изменить». «Жилплощадь для фантаста» представляет собой этакую «ли­ тературную матрешку» — повесть в повести: фантаст Колупаев рассказывает о том, как фантаст Приклонов пытается написать О своем современнике, путешествующем во времени (еще одна, .помимо квартирной, линия произведения). Причем, герой При­ клонова настолько перевоплощается в своих персонажей, настоль­ ко входит в их образ, что становится неотделим от них —даже мучения и страдания (вплоть до телесных) испытывает те же, что и они. Уносясь, например, в мир российского средневековья, Фе­ дор Приклонов, испытав там и пытки, и плети, и «железа», воз­ вращается в свое настоящее время со следами, так сказать, иссле­ дуемой эпохи. Не случайно жена Приклонова жалуется другу его —Афиногену: «— Ты знаешь, Афиноген, пишет, пишет по ночам, а утром то избит, то в кандалах, то связанный, то еще что-нибудь...» На что Приклонов возражает: «— Да ерунда все!.. Это не со мной а с тем, про кого пишу. Это его в кандалы заковывали. На дыбе он висел». Способность Приклонова полностью и безраздельно сливаться с тем, кого он пытается воплотить на бумаге, В. Колупаев, ра­ зумеется, в чисто фантастическом духе утрирует и преувеличива­ ет. Но никакого открытия в то же время тут нет. Писатель лишь подчеркивает очередной раз давно известную, но не стареющую мысль о том, что настоящее творчество — всегда не только ре­ месло, но и особый, подчиненный полету художнической мысли и фантазии, образ существования, в который вмещается не одна лишь собственная жизнь творца. Правда, через своего героя-коллегу В. Колупаев спешит пре­ дупредить об одном существенном «но», согласующемся, кстати, с его творческой доктриной («я ничего не придумываю», «приду­ мать, чего бы не было, нет и не будет, невозможно»): в какие бы миры ни уносился фантаст, как бы удачно ни срастался с 160