Сибирские огни, 1994, № 1-2

окажется некоей реальной структурой, процессом и т. п. Если перейти от выдуманного примера собственно к человеку, то это будет культура (традиции, нормы, ценности и т. п.). Экран — наш внутренний мир; устройство, определяющее функционирование сис- темы — культура; оператор — рефлексия. Причем, заметим, одно­ временно занимать обе позиции нельзя, а посему одна — не может заменить другую. Итак, последовательная, целенаправленная рефлексия, «обсле­ дующая» мир идеального, всегда и везде зафиксирует в конце концов три элемента: некое идеальное надиндивидуальное нача­ ло — «логос», Бог-Отец и т. п. (с арефлексивной позиции — это культура); самого индивида, внутренний мир которого так или иначе «подчинен» указанному началу; наконец собственно рефлек­ сия, выступающая своего рода каналом связи между надиндиви- дуальным и индивидуальным, душой. Спрашивается теперь, как представит мессиански настроенный человек («Я на то родился и на то пришел в мир...») свой так сказать статус бытия? Если при этом способом познания этого бытия выступает рефлексия?. Вариант здесь, по-видимому только один — та или иная форма троичного толкования божества. Троица поэтому есть своего рода культурная матрица, «за­ ставляющая человеческую духовность принимать форму рефлек­ сии. Образцом в этом смысле является сам Христос евангелистов. Достаточно указать на сцену моления в Гефсиманском саду. Труд­ но найти в художественной литературе более выразительное (за исключением, возможно, гамлетовского «Быть иля не быть») изо­ бражения рефлектирующего человека в ситуации трагического выбора. Отнюдь поэтому не случайны те ожесточенные споры вокруг догмата троичности, которые столь характерны особенно для сред­ невековья, но, фактически, сопровождают всю историю христиан­ ского вероучения. Ведь то или иное толкование Троицы задавало «схему» личностного выбора, определяя характер его рефлексив­ ного сознания. Можно в связи с этим, в частности, утверждать, что европейские гражданские свободы, лабильность европейского общества своим утверждением в немалой степени обязаны став­ шему ^господствующим на Западе толкованию, согласно которому Святой Дух исходит в равной мере и от Бога-Отца и от Бога- Сына. Напротив, принятое на Востоке исхождение Святого Духа только от Бога-Отца стало мощным фактором, укреплявшим тра­ диционность, «неподвижность» сложившихся там обществ. Так что католические симпатии П. Я. Чаадаева отнюдь не беспочвенны, не произвольны. Они не плод экстравагантного характера и не дань «низкопоклонства» перед Западом, Стоит поразиться точности его культурологической интуиции, позволявшей чаадаевскому ана­ лизу проникать в са;.:ые скрытые и тонкие механизмы социального развития. Перейдем к заключению. Согласно давнишней традиции анализа сущность христианства заключается в отчуждении и переносе на небеса человеческой сущности. Как однако понимать сущность че­ ловека? Христианство вознесло на небо культурно-историческую сущность человека, связало реального эмпирического индивида с культурой самой прочной какая, только возможна, связью. До­ вольно трудно найти адекватные вербальные конструкции, чтобы пояснить сказанное. Возможно, оптимальный способ, прибегнуть к помощи художественной литературы. В данном случае используем отрывок из «Доктора Живаго» Бориса Пастернака, «Вы не пони- 156 .