Сибирские огни, 1994, № 1-2

Прежде всего должна быть учтена особость философии, те ее качества, которые выделяют и отличают ее от других форм чело* веческой духовности. Философию нельзя спеиифировать в ряду других интеллектуальных форм. Бесперспективно, допустим, пы­ таться трактовать ее наукой, только особого рода, претендующей на какой-то высший уровень абстракции и т. п. Отличия филосо­ фии от других форм общественного сознания следует, так сказать, откладывать не на оси абсцисс, а на оси ординат. Дело в том, что философия есть прежде всего рефлексия, то есть форма само­ сознания. Здесь «предметом» познания становится внутренний мир человека, его духовность. Мысль встречается сама с собой. Имеется богатая традиция истолкования феномена рефлексии (Платон, Аристотель, Плотин, Локк, Гегель и др.). Ограничимся лишь одной иллюстрацией, хорошо показывающей «перпендику­ лярный» характер рефлексии. Как говорил Лейбниц; «Думать о каком-нибудь цвете и сознавать, что думаешь о нем,— две совер­ шенно различные вещи,— точно так же, как самый цвет отличается от меня, думающего о нем». Конечно, полностью отождествлять философию и рефлексию нельзя. Философия есть культивированная, приобретшая форму традиции рефлексия. Иными словами, это специализированная, «очерченная» особой проблематикой, особой языковой стилисти­ кой и т. п. область интеллектуальной деятельности. Каждый нор­ мальный человек способен к рефлексии и каждый человек рефлек­ тирует время от времени. Из этого не следует, однако, что каждый человек — философ. Точно так же, как из того обстоятельства, что каждому человеку приходится как-то оценивать виденные кино­ фильмы или прочитанные романы, вовсе не вытекает право каж­ дого называть себя, соответственно, кино- или литературным кри­ тиком. Философия, таким образом, подобно многим другим со­ циальным подсистемам, превращается в особый общественный орган, своеобразную общественную службу, берущую на себя в данном случае функции рефлексии. И точно так же, как отдельный человек обращается к рефлексии в ситуации дешевых конфликтов, общество рефлектирует по поводу своих внутренних противоречий посредством философии. Как, например, давно и справедливо было замечено, философские революции предшествуют политическим переворотам. Думается, здесь вполне уместна аналогия с психо­ анализом, Философия как бы переводит в область сознания, тема- тизирует глубинные коллизии культуры, осуществляя своего рода рациональную терапию общества. Одна из таких коллизий особенно важна для понимания сущ­ ности христианства. Ее содержание — во встрече двух разных мировоззренческих горизонтов: один из них представлен Священ­ ным Писанием, другой — той картиной мира, которая была про­ дуцирована античностью и нашла свое рафинированное выражение в древнегреческой философии. В целом ряде аспектов они не сов­ падали, или даже противоречили друг другу. На это обращал внимание В. Рассел. Он, в частности, писал: «Августин открывает собой длинный ряд мыслителей, чисто умозрительные воззрения которых оформились под влиянием необходимости согласовать их со Священным Писанием. Этого нельзя сказать о более ранних христианских философах, например об Оригене; у Оригена хрис­ тианство и платонизм сосуществуют бок о бок, не проникая одно в другое. Напротив, оригинальная мысль Св. Августина в области чистой философии стимулируется именно тем фактом, что плато­ низм в некоторых отношениях не согласуется с Книгой бытия. 153