Сибирские огни, 1994, № 1-2

да, довольно плохим философом. Но это не меняет сути дела. Хорошим философом она вообще быть не может. Существенно важно другое, а именно появление в массовом сознании принци­ пиально нового «измерения», не имевшей ранее в массе никакого распространения формы интеллектуальности. Можно провести сле­ дующее сопоставление. Налицо событие, не меньшее по своему значению и последствиям, чем, скажем, установление в обществе всеобщей грамотности. Первоначально она является уделом не­ многих: жрецов, элиты, «образованных классов», затем при опре­ деленных условиях превращается в необходимый навык всех чле­ нов общества. Тем самым цивилизация поднимается на качествен­ но новый во всех отношениях уровень. Распространение христианства тоже подняло цивилизацию на более высокий уровень, сделав каждого человека причастным некоторым образом к философство­ ванию. Формируется благодаря этому и новый тип личности, в иными ориентирами, и, быть может, самое главное, иными «ме­ ханизмами развития». Поясним сказанное более детально. Начнем с одного недора­ зумения. Для нашей философии и культуры в целом его послед­ ствия были весьма тягостными. Вместе с тем, здесь присутствовали определенные элементы комизма. Комична та попугайская бес­ смысленность, с которой в нашей (советской) философии повто­ рялось и тиражировалось это недоразумение. Имеется в виду так называемый «основной вопрос философии». Как хорошо известно, Энгельс считал таковым «вопрос об отношении мышления к бы­ тию». Корни данного вопроса Энгельс видел еще в первобытном сознании. «Уже с того весьма отдаленного времени, когда люди, еще не имея никакого понятия о строении своего тела и не умея объяснить сновидений, пришли к тому представлению, что их мышление и ощущения есть деятельность не их тела, а какой-то особой души, обитающей в этом теле и покидающей его при смер­ ти,— уже с этого времени они должны были задуматься об отно­ шения этой души к внешнему миру». Удивительным образом Энгельс не замечает ложности своей псевдогенетнческой реконструкции. Ведь он сам снабжает это рас­ суждение примечанием о том, что первобытный человек возлагает ответственность на реальных людей за поступки, которые приви­ делись ему во сне. Последнее —отмечаемый многими исследовате­ лями факт. Но отсюда, между прочим, следует, что первобытный человек не разграничивает реальный мир и собственную душевную деятельность. Сон и явь для дикаря наделены одним и тем же онтологическим статусом. В лучшем случае сон и реальность, жизнь и смерть разграничиваются сугубо пространственно. Свой внутренний мир дикарь настолько не выделяет из контекста окру­ жающей действительности, что наделяет принадлежащие ей явле­ ния человеческими свойствами. «Известно, что первоначально чело­ век не осознавал даже своего психического отличия от животных, Как сообщают этнографы, дикари обычно приписывают человече­ скую психику обезьянам, и один этнограф рассказывает, что когда он пытался убедить каких-то дикарей в том, что обезьяны не могут быть людьми, раз они лишены дара речи, эти дикари ничуть не были поколеблены в своем убеждении: обезьяны, объяснили они этнографу, притворяются неговорящими, чтобы их не заставили работать, так что они, конечно, не только люди, но еще и очень хитрые люди». Поэтому-то первобытный человек не мог ставить вопрос об от­ ношении души к внешнему миру. Представление о душе, как об 151