Сибирские огни, 1994, № 1-2

менами вопрос, а не сломал ли он чего в естественном ходе отцовской жизни, но всегда находились успокоительные аргумен­ ты: но если отец не владеет жизненной стратегией и способен при­ нимать только іактические решения, не обязан разве он вмешать­ ся и помочь ему взглянуть на вещи более трезво, не вправе раз­ ве взять ответственность на себя? Как это ни странно, мысли Левы и Бориса Юльевича текли параллельно, но только в разных направлениях. Если Лева более всего на свете боялся упустить шанс, чего-либо — в соответст­ вии со своим человеческим рангом — недополучить, быть обойденным и обделенным, и в этом смысле зорко следил за тем, чтобы его интерес соблюдался,— на работе, равно как и дома, то и Борис Юльевич превыше всего ставил интерес сына, то есть если Лева думал прежде всего о себе, то и Борис Юльевич думал прежде всего о Леве. Все, что он делал, он делал, исходя из глубинного, как-нибудь специально не анализируемого и не осмысляемого, просто генетически в него заложенного отцовского чувства, мысль его безостановочно крутилась вокруг сына; чувство, которое он к нему испытывал, было значительно сложнее, чем просто лю­ бовь; долі, ответственность, обязанности, вина, жалость, сочув­ ствие,— все слилось воедино в его отношении к Леве. Даже тог­ да, когда он упорно добивался чего-то для себя, достигал каких- то личных успехов, когда доводилось испытывать ему удовольст­ вие, удовлетворение, радость,— все это шло в копилку сына, все равно в конечном счете он жил для сына, в расчете на сына, в интересах сына, на благо сына. Иногда, правда, возникало ощу­ щение собственной недореализованности, но растворялось в по­ токе мыслей о бренности человеческого существования, быстро­ течности жизни. «А-а-а! — махал он рукой.—Сколько ни наслаж­ дайся, чего ни достигай — конец известен. Лучше о Левке поду­ мать». Душевный дисбаланс сына, разлаженность его внутреннего ми­ ра, недоверие к своему «я» неподъемной тяжестью лежали на сердце. Хотелось, как донору, перелить в Левку свою энергичность, альтруизм, жажду полноты бытия, но и у самого с годами их становилось все меньше, ь. боясь себе признаться, чувствовал он, что оскудение его эмоционального мира происходит не без воз­ действия биоэнергетического поля сына. Но что делать, что можно тут предпринять? Можно ли думать о собственной радости, когда нерадостен твой сын, можно ли радоваться личным успехам, если неуспешен твой ребенок — не крепок здоровьем, не удачлив в семье, не испытывает удовольствия в работе, а главное, если ты сам — нечаянный виновник его неизлечимой ипохондрии, если по твоей воле вынужден он жить в мире, не испытывающем к нему симпатии, если рожденный тобой человек не испытывает к тебе благодарности. Лева, конечно, знал об этих мучительных рефлексиях Бориса Юльевича, но воспринимал их как естественную плату за родство с ним и тушить эти рефлексии не собирался. Это только на первый взгляд казалось, что Лева жаждет по­ нимания, жаловаться на отсутствие которого вошло у него в при­ вычку и дома, и на работе; на самом деле за жажду понимания он выдавал нечто совсем другое: чтоб принимали в нем то, что он сам предъявлял к пониманию. Словом, жизнь складывалась, как при процедуре таможенного досмотра: хотелось, чтоб о тебе судили не по тому, что скрыто от глаз, находится за двойным дном, составляет тайный багаж, а по тому, что предназначено к 5 * 115