Сибирские огни, 1994, № 1-2

ступит на хвост, прищемит язык, научит осторожности в словах и осмотрительности в поступках, но раздеваться в ее присутст^ вии он уже остерегался, загоняя свои тревоги внутрь, растравляя и без того не заживающую душевную язву, которая прорваться должна была неминуемо и только ждала подходящего для этого момента. Дом перестал быть спасительным убежищем, здесь тоже надо было сдерживаться, сохранять бдительность, избегать опа­ сности сказать лишнее, выдать себя, подставить под удар, сделать себя еще более уязвимым. Вот та же еврейская проблема. Аська с удручающей настыр­ ностью пыталась понять, почему об этом при ней или не говорят, или говорят шепотом, намеками а с оглядкой, или говорят одно, думают другое, а пишут третье. Почему, если, как утверждает отец, евреи — великая нация, давшая миру Маркса и Ленина и прочих гениев от Эйнштейна до Эйзенштейна, то надо при этом скрывать свою законную фамилию Неханевич и маскироваться под какую-то Гуськову? Аська Гуськова — это хорошо? Если суж­ дено почему-то пропасть под фамилией Неханевич, то и Гуськовой немного сделаешь, далеко не улетишь. «Композитор Гуськова». Тьфу! Или «великий русский писатель Аська Гуськова». Нравится это вам? Гордо звучит? Нет, с Аськой Лева разговаривать бо­ ялся, еще не пришло время открываться ей, делиться с ней сок­ ровенным. «А вдруг и не придет? — с ужасом вопрошал себя Лева.— А что, если оторвется этот листочек до времени от род­ ного семейного дерева и начнут швырять его по жизни пыльные придорожные ветры? А что, если время уже упущено и уже никакими усилиями не приклеишь этот листочек к положенному ему месту?» Нет, на эту гему лучше было не думать. Реакция Аськи на свои слова, дела и поступки Лева опасал­ ся куда больше, чем чьей-либо другой. Ее непризнание, скепсис, насмешка были пострашнее очередного разноса в отделе. Ведь это был голос плоги, природы самой: с работы в конечном счете можно уйти, хотя и некуда, а куда уйдешь от дочери. Думать, как положено, говорить, что надо, поступать, как следовало, Аська не была приучена совсем. Оторопь брала от ее высказыва­ ний, мнений и суждений, уши резали они своей необщепринятостью, пугали своей безоглядностью и непредсказуемостью, напрочь взры­ вали всю его житейскую логику. Тут уж, как говорится, не до Карнеги. О некоторых сторонах своей собственной личности, тем паче о некоторых фактах своей биографии он предпочел бы ее мнение никогда не слышать. «Как мало пройдено дорог, как мно­ го сделано ошибок»,— невольно повторял он, возвращаясь к пере­ житому. Тут и Лиана, тут и кое-что другое... В ту безрадостную полосу житейского безвременья, когда Ли­ ана уже ушла, а Светка еще не появилась, эгак года за три до женитьбы на ней, по-дружески сошелся он с умной, скромной, но некрасивой, а потому и не питавшей надежд на замужество, женщиной, знакомство с которой возникло еще в аспирантские годы, кстати там, в отделе аспирантуры и работавшей. И угово­ рила она его — без ка::ях-либо претензий в дальнейшем избавить ее от тягостного одиночества, подарить ей ребенка. Потом тож­ дественностью своей с Левой мальчик до такой степени недвусмыс­ ленно выдавал его отцовство, что Алевтине пришлось перевестись в другой институт, кстати и зарплата там была повыше, и ново­ явленного иждивенца можно было содержать повольготнее: кор­ мить посытнее, одевать подобротнее. Лева, правда, негодовал про себя, почему Алевтина, перейдя на другую работу, не уехала ч 112