Сибирские огни, 1993, № 7-12

и поэтому мне когда-нибудь усилием воли необходимо продумать и как-то куда-то и кому-то передать для того, будущего меня, мной сегоднящним жизненную программу. Чтобы быть мне в дальнейшем навсегда та­ ким, приближенным к совершенству, каким сегодня я уже не являюсь, но ведь когда-то являлся. Ощущаю, что был совершенным. Был да выродился. Тот, перво­ начальный, я был от Бога, а дальше идти, держаться первозданности, выходит, надо самому. И буду ли я творить только добро, а не зло, исцелять, а не уби­ вать — зависит единственно от меня. Я сейчас не очень- то счастлив — значит, в предыдущей своей жизни что-то не так сделал. Я был Михайлом Ломоносовым, а по­ том... потом сломался как-то. И стал тем, кем сегодня есть. А потом? Потом кем буду?.. Он входил в какие-то безжалостные, умопомрачительные звоны, с ужасом об­ наруживал, что теряет сознание в них... — Улыбнись! Ну, улыбнись! — у уха засмеялась и заглянула ему в лицо Ольга.— Ты никогда не улыба­ ешься. — Олька, да тебе достался отличный мужик! Рас­ хлябанно живешь, девка! Дура ты...— подняла стакан кума.— Уведу я вот его в свой дом. Уведу-у... Что-то заостренное, то ли лисье, то ли крысиное показалось Ольге в лице кумы. — Оля-Олюшка, держите вашего мужа, держите Сашеньку,— подтянул узел галстука на своей ковбой ской рубахе брательник Аникиты.— Шутя уйдет. Людр часто глупы, мечтают, что счастье по чужим сенкам прячется. Многим и к концу жизни невдомек, что оно в человеке самом — в голове его и в^^сердце его... Художник невольно, внимательней посмотрел на Ани китиного брательника. Старикан нес на себе полустер. шиеся черты какого-то захиревшего, вырождающегося благородства. Что-то было от этого и в Аниките. Та же сквозь суетливость проглядывающая степенность. И этг чувственность черт лба, носа, губ. «Когда-то и я был совершенным...— торопливо повернулся художник опять к своим размышлениям.— И Генка тоже... И Ольга! И теща...» — ... нет, нет,— по поводу чего-то опять шамкала, откуда-то вылезшая, пьяно шатаясь, опрокидывая в се бя недопитый кем-то стакан водки и пальцами подби­ рая чей-то недоеденный винегрет, крестилась на угол кивала теням уже знакомая старуха Пелагея.— Конш)