Сибирские огни, 1993, № 7-12

в комнату заходили, чтобы только поесть нас позвать или ремня всыпать. Когда мы по-взрослели, вы нас не узнали, откуда мы такие. Такие не приспособленные ни к чему дураки. А теперь... Теперь все есть так, как есть. — Да родной ты мой сыночек, да что ты такое ма­ тери говоришь? Вот возьми-ка себя в руки. Такой па­ рень! Да наплюй ты на нее. Наплюй. Еще лучше себе найдешь. — Где гарантия, что с другой жизнь будет лучше, если такой уж я человек? — Да вернется она, никуда не денется. Думаешь, она теперь своей матери в радость? — Ты ее матери не знаешь. Она за дочь горой! — Да хоть двумя горами. Все равно она ей теперь не нужна. Да еще и с ребенком. — Я говорю, ты ее мать не знаешь. Еще вместе при­ едут за ее барахлом, которое осталось. Заберут все, ког­ да на работе буду. — Ты другой замок вставь. — Э-эх, как оплеванный теперь. — Не ты первый. У других похуже бывает. — Надо ее как-то вернуть. — Съезди, будто дочь проведать. — Да, съезди, конечно. Там теперь без меня правед­ ников много. — Слушай, что я придумала. Надо, когда она прие­ дет, чтобы тебя с другой женщиной застала. Прямо в постели. Заревнует и... Простите друг друга, и все. И все-таки дивлюсь я: чего вам еще не хватает? Все есть. Ну, и жили бы как следует. Так нет. А как мы-то жили после войны? Толик уже был у меня на руках, так в три годика и помер. Потом уж я вас с Генкой родила. Нашью, нашью бывало что побыстрей — лифтиков, рас­ пашонок— и на базар. Смотришь, к вечеру есть день­ ги неделю жить. Куплю пряник Толику на жеванки — какое молоко-то у меня с голодухи было, так, струйка- две циркнет. Куплю и бегу скорей домой, кормить его. А он уж ревом исходит. И ничего — жили же... — Так она же может приехать, когда я на работе б уду ,— не дослушав мать, вернул он разговор на ее предложение.— Ольга-то. — Возьми отпуск. Попроси на работе. Пусть, пусть она увидит тебя с другой. Поговори с кем-нибудь из знакомых женщин, объясни: так, мол, и так. Он хотел ответить, какая дура на это согласится,