Сибирские огни, 1993, № 7-12

сок, сильные чувства. Нет правил у жизни, и в этом ее гениальность. И он, художник, творит тоже не по ка­ ким-то правилам, а большей частью бессознательно. Много сногсшибательных холстов у него в заделе... Мно­ го, а он здесь бездельничает. И тут впервые за всю жизнь он подумал, а что если они так и останутся в этом состоянии, потому что он умрет и не успеет их за­ вершить. Он умрет. Он был поражен возможностью та­ кого исхода. Звуки высокой и печальной музыки неиз­ вестно откуда, неизвестно зачем вызвали у него приступ безысходной жалости за жизни всех близких. — Саш,— постучала в дверь Ольга,— иди борщ по­ едим. В его теле ожила весенняя почка, побежали к ней соки — ток-ток... Почка лопнула, раскрылась, распустил­ ся зеленый листок. Да пусть старики помилуются. Ко­ му от этого плохо? А Аникита, значит, свое отлюбил. Ну что еще осталось старикам-то? В памяти предстали дрожащий голос отца возле умиравшей бабки, его се­ годня дрожащая под истрескавшейся перчаткой рука. Про'пал отец, набежала косинка Ольгиных глаз. Болез­ ненная, жалкая. Почему-то вопомнился ее давний рас­ сказ, как она чуть не покончила с собой в детстве из-за двойки. Он вздрогнул. На шум у двери хотел ответить, что сейчас выйдет к борщу и вновь увидел стог и два тела. За дверью заговорили отец и теща, закапризничала Звоночек, и художник неожиданно для себя подумал, что Ольга, наверное, тоже бывала за стогом. Он замер. Бог и дьявол! Резко закачались чаши весов Фемиды. Вновь стал рушиться, в прах рассыпаться мир. Новая гибла Помпея. Опять погибали люди и картины, дети и иконы, эпохи и цивилизации, и над белым пеплом ад­ ской, ослепительной вспышкой возникло видение: надру­ гание над обнаженной Ольгой. Она же отрешенно по­ корна под Юркой или еще там под кем-то! Покорна! И это ее непротивление с новой силой бросило худож­ ника в полуобморочное состояние. Изображая и голых, но чужих и, может, никогда не рождавшихся в яви жен­ щин, он подбирал самые нежные, самые тонкие краски, подчеркивал женские именно покорность и слабость, но тут... Тут — живая нгенщина, его Ольга, его жена. Его жизнь, его судьба, рождение и смерть. Его Бог. И те­ перь дьявол... Ах, у ее матери поздняя любовь? Но жизнь другого человека — копейка?